Последний гетман

Дружба дружбой, но Воронцов явно спешил и долго рассиживаться не собирался. После первого бокала и после первых дворцовых сплетен несколько неуклюже раскрыл цель своего визита:

– Скучаете? Как не скучать по смерти такой богоугодной Государыни… Чай, вы ведь повенчаны были?

Не отвечая на последний вопрос, на первый Алексей ответил со вздохом:

– Скучаю…

– Плохо, когда Бог не оставляет нам деток… – Воронцов тоже вздохнул. – Они ведь наследники наши?

Разговор о наследниках был слишком прозрачен. Будь у Елизаветы Петровны наследники – разве Екатерина Алексеевна имела бы право на трон?

От вкрадчивого вопроса старого канцлера что-то грохнуло в соседней комнате. Воронцов отстранил ладонью закрывавший ухо парик, Разумовский чертыхнулся:

– Вроде вышколил слуг, а они… ч-черт!… вечно не вовремя уборку затеют!

Благостную тишину все-таки расстроило. Старые други некоторое время сидели молча, вперившись на огонь. Затем Алексей встал, достал спрятанный под нагрудным крестом золотой ключик и отпер неприметную для стороннего глаза боковую дверцу бюро. Маленькая, осыпанная бриллиантами шкатулка явилась. Тот же ключик, с тем же вздохом, повернулся. Близко бюро стояло, боковым взглядом Воронцов видел: в золотой парче сверток, перевязанный красной лентой, со свисавшей, знакомой печаткой…

Алексей подержал на ладони парчовый пакетец, поцеловал и швырнул в огонь, едва слышно прошептав:

– Прости, Елизаветушка…

Старое, лисье ухо канцлера расслышало эти слова. Задерживаться не имело смысла.- Вижу, нездоровится вам, Алексей Григорьевич. Как-нибудь в другой раз по-стариковски посидим…

Благопристойно откланялся граф Воронцов, благопристойно же проводил его до двери и граф Разумовский. Лишь третий граф вылетел из боковых дверей ошарашенно:

– Ты с ума сошел?!

Он даже схватил кочергу, норовя ворошить пепел.

– Поздно, братец, поздно…

– Глупо, ох, глупо!

– Мудро, братец, мудро…

Больше ни о чем не говорили. Пиши венгерское, а потом и петровскую.

Водочка петровская очень хороша во всякой горести!…

V

На седьмой день нового воцарения отпал «Император всея Ропши» Петр Федорович; отпали, пропали в огне мнимые ли, сущие ли наследники Елизаветы Петровны; но оставался еще Иоанн Антонович, сущей тенью пребывающий в Шлиссельбурге.

Императрица Екатерина Алексеевна знать не знала, что эта прошлая тень тревожила и Елизавету Петровну, и Петра Федоровича, а знавшие о том братья Разумовские ум имели, не выставляли свое знание. Но тревога царская была одна и та же: не может существовать самодержавие при многих Императорах… С первого дня своего вступления на престол думала о том Екатерина Алексеевна. И дума ее опять же уперлась в графа Разумовского – Кирилла, поскольку он-то представлялся ей самым надежным.

Этому предшествовала странная стычка между Григорием Орловым и Кириллом Разумовским.

Был, как обычно, небольшой обед в кругу самых близких людей. Ну, там княгиня Дашкова, оба брата Орловых, гетман Разумовский – семейный в общем-то обед. Чем ближе дело подходило к коронации – а она назначилась на первые числа сентября, – тем уже становился круг друзей. Кто возгордился наградами, кто зажирел на подарках, а кто и в обидах пребывал. Обычная придворная история. Екатерине некогда было во все тонкости вникать; одно понимала: с коронацией не шутят, как шутил Петр Федорович, за полгода не удосужившийся вздеть на голову корону. И потому это был, вероятно, последний обед перед поездкой в Москву. Он прошел бы как всегда, не перепей Григорий слишком много. Тут налетело на него прежнее сумасбродство. Бахвальство, хвастовство, непомерное выпячивание своих заслуг. Кирилл Разумовский похмыкивал, своих заслуг не выпячивал. Алексей Орлов, прощенный и даже повышенный в чине, в обнимку посиживал с гетманом, Дашкова туда-сюда метала колкие взгляды, она же, хозяйка стола, и за весельем показным пребывала в заботах. Кто мог знать ее мысли? Очнулась, когда Григорий Орлов стал уж слишком томно посматривать в ее сторону и говорить:

– Как хотите, а гвардия в моих руках. Вот они, – насмешливо указал на обнимающихся друзей, – ревниво отрицают сие – что с того! Брат да сват – здесь не указ. Гвардия понимает, ваше величество, – тот же томный взгляд в другую сторону, – что вы сделаете все, что я скажу. Женская душа – мягкая. Захочу – и через месяц-другой и вас можно свергнуть с престола…

Иногда Григория заносило, но тут было уж слишком. Вызов не только Екатерине, но и мужчинам. Разумовский набычился сильнее обычного и, упреждая Екатерину, по своей привычке хмыкнул:

– Як говорят хохлы, горазд брехать! Разумовскому тоже прощалось многое, но все-таки офицер офицера обвинял публично в брехне, да еще при Государыне. Орлов взвился:

– Меня подозревать?.. Как изволите понимать, гетман?

– Да так и понимать, – не шелохнулся Разумовский. – Случись такое, мы с твоим братом, – он крепче сжал плечо Алехана, – тебя через неделю же и повесим. Унижаешь ты, братец, нашу Государыню, своими глупыми речами ниц роняешь. И терпеть-то тебя не-можно!