Последний фронтир. Путь Воина

Остальные как будто прохлаждались. Спокойно сидели на поперечных и продольных шпагатах, в то время как она сама стояла над травой с ногами в позе «домиком» и почти выла в голос.

«Ниже, — приказывал тренер на своем тарабарском, — ниже!» И едва не нажимал ей на плечи, в то время как ее промежность грозила треснуть по швам. Мальчишки гнулись, словно у них вовсе отсутствовали сухожилия и связки, Лин же пыхтела, неспособная дотянуться до собственных стоп. В отличие от остальных, она не умела ни нормально наклониться, ни закинуть стопу за голову, ни даже сесть в простетскую, казалось бы, позу лотоса.

Годзилла качал головой; Рим делала вид, что не скалится.

Высоко поднялось солнце; с травы в тенях стаял иней. Растяжку сменили плоские мешки с песком. По ним надлежало, как по барабанам, колотить ладонью — то внутренней ее стороной, то внешней. Да хорошо так колотить — отчаянно, наотмашь, со всей дури. Ученики теперь стояли каждый у своего мешка и по счету тренера — «нэг, хёр, гуван!» — махали руками, как мельницами, обрушивали удары на ни в чем не повинные песочные подушки.

— Нэг, хёр, гуван! Нэг, хёр, гуван! — неслось от годзиллы, и только тупой не сообразил бы, что это «Раз, два, три».

В первую минуту Белинда колотила по мешку с радостью — выбивала некую внутреннюю злость. Затем почувствовала, как бедные руки загудели. После заболели. А еще через несколько минут начали напоминать ей самой плоские отбитые блины, и ударять ими любую поверхность совершенно расхотелось; Лин принялась филонить.

Стоило годзилле заметить это, как ей тут же придвинули урну с песком и приказали нырять туда с размаха плоской сжатой пятерней — тренировать «стальные» пальцы. Поначалу новое упражнение давалось легче мешка, но вскоре захотелось взвыть пуще прежнего — изможденные пальцы взмолились о пощаде.

Чертовы монахи! Чертовы бойцы! Она не может вот так сразу, не может! Сколько занимается эта пресловутая группа — полгода, год? А, может, уже десять лет? И они хотят сделать ее пальцы «стальными» за сутки?

Ее совершенно не стальные пальцы тем временем болели так, что хотелось рыдать. Тренер заметил. Подошел, приказал «месить» песок пятерней — загребать, сжимать, разжимать, мять, пробираться сквозь него — в общем, «тында-тында!», что Лин перевела, как «работай-работай!».

И до самого обеда, пока остальные разбивали кулаки о мешки, она месила песчаное тесто.

Ей что-то показывали, но что? Положение рук, локтей — сгибали их то так, то эдак, объясняли принцип чего-то, но Белинда по обыкновению не понимала ни слова.

А после поставили лицом к лицу с Рим.

И началось.

Та сначала колотила Белинду несильно и насмешливо, а вскоре начала выбрасывать руки вперед так быстро, что Лин перестала успевать уворачиваться от ударов. Злилась, пыхтела, силилась ускользнуть то в одну, то в другую сторону, но, как итог, почти каждые пять секунд получала по лицу.

— Давай, тебе же показали «рамку», пользуйся, — нагло скалилась бестия с ирокезом.

— Что… за рамка? — Белинда терпела боль в разбитых скулах и губах, темнея внутри от гнева.

— Рамку. Щит. Давай, защищайся. Что ты все пропускаешь?

Лин ничего не объяснили. Да, что-то показали, да, рассказали. Только забыли выдать переводчик. И теперь этим пользовалась сволочь с ирокезом — то раз бросит кулак в неподготовленную соперницу, то второй. Через минуту у Лин заболел нос, разбухла скула и потекла кровь с губы.

— Защищайся, дура… Тебе показали рамку.

Удар, еще удар. Мякоть во рту противно распухла.

— Используй щит.

Лин багровела изнутри. Создатель свидетель: она держалась, сколько могла — помнила про «спокойствие», про «бойцовский дух» и прочую дурь из фильмов, — но, когда лица в очередной раз коснулись жесткие костяшки, а напротив возник довольный оскал, она кинулась вперед разъяренной гиеной. Вцепилась в ирокез, с ревом выдернула сопернице клок волос и впилась зубами в щеку.

— Дура! — орали из-под нее. — Дура! Отцепись! Отцепите ее!

Лин не умела драться, но и кошку можно раздраконить так, что она сожрет медведя.

— Отцепите!

Их расцепляли, словно сбрендившие слипшиеся магниты, — тренер с одной стороны, двое послушников с другой.

По щеке Рим текла кровь. Лин держала в сжатых пальцах добрую треть ирокеза.

* * *

Недовольство не проявляло себя ни в тоне, который использовал Мастер Шицу для порицания, ни во фразах, ни в их смысле, однако то самое недовольство, похожее на тлеющий фитиль от динамитной шашки, ощущалось в келье так же явно, как вонь от чадащих палочек.

— Воин не использует силу во зло, он использует ее для защиты. Воин не идет на поводу у эмоций, не обижает того, кто слабее, ибо это знак, что воин слаб душой, собственным духом, и, значит, воином вовсе не является…

Обе гостьи с разбитыми лицами друг на друга не смотрели, они смотрели на старца. Однако между ними будто пролегла невидимая электрическая дуга.