Последний фронтир. Путь Воина

Во второй раз она почувствовала себя дурой, когда поняла, что уже — и это тогда, когда миски остальных еще оставались полными, — все съела. Нет, не так — смела. Сожрала. Да и кого винить, если с обеда ходила голодная? А макарон-то всего-ничего было — на пару вилок. И мяско вкусное, но… исчезательное. Даже хлеб умялся на «ура». И снова она сидит сычом, обводит полуголодным взглядом тех, кто, кажется, не осилив и половины, до отвала набил желудок — у соседа справа еще три куска говядины осталось, у того, что слева — почти все макароны целы, — и ведь не торопятся. Жуют себе чинно, будто безвылазно пируют третьи сутки подряд, компот потягивают, ягодки на дне стаканов крутят. А ей бы добавки…

Наткнувшись на насмешливый взгляд Рим, Белинда тоже сделала вид, что наелась до отвала — отлипла от пустой тарелки, выпрямила спину и притворилась, что пребывание в столовой ей более не интересно.

Ужин заканчивался. Она держалась, сколько могла, но больше не было терпения, так как еще минута-другая, и все разойдутся по кельям, а после не спросить.

— Эй… — Белинда повернулась к соседу справа — тому, чье лицо ей казалось более благожелательным. — Слушай, а здесь где-нибудь книжки есть? Ну, типа, словари? Ты подскажи, где взять, я признательна буду…

Манол, не поворачиваясь, пил компот — при звуках голоса не икнул и не вздрогнул.

— Слышь?

Она шептала, но почему-то казалось, что ее слушает весь стол.

Легонько дернула послушника за халат — может, глухой? Ноль реакции — рассеянный взгляд, стакан в руке, сознание в прострации. Лин оглядела остальных — может, кто откликнется, если слышал просьбу? Все молчали. Доедали, допивали, доскребали со дна плошек соус; сосед продолжал делать вид, что ее не существует.

Вот же ж, блин…

Лин повернулась к ученику слева, долго и пристально вглядывалась в лицо с правильными чертами — тот же отсутствующий вид, расфокусированный взгляд — нет, ничего не выйдет.

— Эй… — все же попробовала позвать.

Тишина; скребки деревянных вилок по тарелкам, шуршание рукавов по поверхности стола.

— Ну и ладно, — обиделась. — Придете однажды, тоже сделаю вид, что вас не существует. Помошнички, блин.

Злясь на то, что вообще попробовала обратиться к местным, Белинда поджала губы, откинулась на стену и закрыла глаза.

Лился в окна синеватый свет сумерек, колыхались на концах факелов огни; по коридору она плелась последней. Ждала, когда все поднимутся из-за стола, наблюдала, куда уносят тарелки, что при этом делают и говорят, — в точности, чтобы не опростоволоситься, повторяла.

И теперь смотрела, как впереди по коридору удаляются ее соседи-послушники: короткие волосы, длинные волосы, пошире плечи, поуже плечи. У некоторых ноги ровные, у некоторых кривые…

На душе скребли кошки.

Местную речь она не понимает, просить помощи не у кого — Рим рычит, остальные притворяются, что ее не существует. Покурить — и то не пойдешь в прежнее место, иначе столкновение неизбежно. Придется искать новое.

Белинда неслышно вздыхала.

Тот момент, когда с ней поравнялся манол «справа» — так, ввиду того, что не помнила его имя, Лин его прозвала в столовой — она не заметила. Лишь вздрогнула, когда к ней обратились.

— Нет книжка.

Она резко повернулась, впилась взглядом в профиль человека, которого недавно дергала за халат и… отвернулась. Ну, нет, и нет.

И пошли в жопу.

— Книжка не нужный. Тебе.

Манол не отставал. Не то действительно хотел помочь, не то пробовал неуклюже извиниться.

— Почему «не нужный»?

— Увидишь. Не нужный.

Лин хотелось съязвить. Поершиться, поправить «корявую» речь, проехаться по грамматике, по умственным способностям местных, по их лени, которая так и не дала полноценно изучить «нормальный» язык — хотелось каким-нибудь образом выказать обиду. На нее смотрели в столовой, слушали и не ответили!

Но она сдержалась.

— А почему все молчали?

— Мы не говорить за еда.

— И перед?

— И перад.

— Почему?

— Молиться.

— Кому молиться?

— Еда. Молиться. Чтобы пища усваиваться. Благодарим структуру продукта, что польза телу.

Ага, понятно. Белинду молиться никто не учил, и потому в следующий раз она вновь будет терпеливо сидеть и глотать слюни, пока остальные «молицца».

— Ты научится. Науишшся.

— Наверное.

Она вновь протяжно вздохнула.

Слишком много всего для одного дня. Слишком. А то ли еще будет?

Сосед из столовой, черные волосы которого болтались по плечам, вдруг представился:

— Я — Ума-Тэ. Я жить в четыре келья по коридору. С Лум.

Кто такой Лум? И зачем он ей представился? Водить дружбу, наверное, все равно не получится, а уж любовь тем более — не нужны ей шашни в монастыре. Но Ума, вероятно, скрытого подтекста в виду не имел, так как пояснил:

— Заходь. Если вупрусы.

— Вопросы, — автоматически поправила Белинда.

— Вопрусы, — кивнул Ума-Тэ.

— Спасибо. Учту.

Ей кивнули и ускорились. Вскоре стриженный под каре черноволосый послушник скрылся впереди, а она на несколько секунд остановилась, огляделась, затем наугад выбрала направление и отправилась искать для себя новую курилку.