— Маски получат те, кто заботился о благосостоянии и защите своей страны, — бросил председатель, возвращаясь к своим делам…
Его уход сопровождался шумом, плачем и причитаниями.
— Быдло несчастное, — смеялись дежурные. — Почему в Авиахим не записывались?
— А сколько надо платить?
— Три рубля…
— Ой-ой-ой! Если бы мы знали…
Толпа двинулась к зданию Авиахима.
Но и там их ждало разочарование: с объявлением войны запись в члены прекратилась…
Обессиленные, разъяренные нэпманы, проклиная себя за неосмотрительность и клянясь, что непременно запишутся во все общественные организации, если переживут эту войну, вынуждены были ждать эвакуации в организованном порядке.
Но неудача не уменьшила их запала. Бросив жилье на произвол судьбы и погрузив на телеги и извозчиков узлы со своим скарбом, они поспешили на вокзалы, чтобы заранее («авось получится!») занять места и уехать хотя бы на час раньше.
Уличный шум стих.
Все извозчики были заняты.
Варьете, казино и церкви опустели…
На безлюдных улицах, меж рядами высоких осиротевших домов, звонко и громко раздались звуки оркестра… Одного, второго, третьего — множества…
Город вздрогнул и бодро напрягся.
— Эй, Антанта, сбросим в море! — вынырнул откуда-то зажигательный комсомольский напев.
Опустевшие улицы расцвели красным.
Стройными рядами, с пением и музыкой, шли сотни комсомольских коллективов.
Высоко вздымались натруженные руки; молодые, охрипшие голоса дерзко выкрикивали маршевый лозунг:
— Берегись, капитал, комсомол идет!
И рассыпались в задних рядах шутливой, веселой частушкой:
И конца-края не видно было рядам бодрых и упорных юных коммунаров.
Они шли на вокзалы, чтобы проводить сегодня свою смену, юных пионеров, которых эвакуировали в безопасные районы, а завтра, натянув противогазы, отправиться на фронт.
На флагах сверкали на солнце золотыми буквами боевые надписи:
«Перекуем плуг и молот в Авиахим и пулемет!»
«Классовая война — залог коммуны!»
Растроганные толпы старых ветеранов, немощных героев первого Октября, ковыляли вслед за могучим строем своей смены и горько плакали, не в силах сдержаться: они и восхищались потомками, и завидовали их молодой силе.
— Будь готов! — неслось из радиорупора на крыше здания ВУЦИК[6].
— Мы готовы! — отзывались бесконечные ряды защитников коммуны, и миллионоголосое эхо перекатывалось по городу от края до края.
Казалось, разверзлась земля, и из глубин ее доносился этот непобедимый гул…
Старый ветеран с иссеченным еще деникинскими нагайками лицом, седой и слабый, вскарабкался на трибуну и крикнул неожиданно громким старческим голосом:
— Пусть все газы достанутся нам! А наша молодая смена будет строить Коммуну и продолжать наше дело!..
Шли по земле рабочие ряды. А там, наверху, за облаками, угрожающе роились полчища железных насекомых. Им не были слышны восторженные лозунги и песни Красной Земли. Зато их слышали эскадрильи летчиков Авиахима, которые, отправляясь на фронт, низко проносились над улицами красных столиц и гулом пропеллеров аккомпанировали песне земли:
Ускоренными темпами обустраивалось «подполье» — укрытия от газов, под которые использовались все погреба.
Рабочие переселялись в подвалы.
В бывших погребах и хранилищах заурчали электрические воздухофильтры.
Вместо галстука на шее носили противогаз.
Жизнь переместилась под землю и постепенно входила в будничные рамки. Казалось, изменились только жилища — место высоких домов и светлых квартир заняли темные подземелья с низкими потолками.
Государственная машина, переселившись этажом ниже, вновь застучала своими колесиками.
XVII
ТАЙНЫЙ ШИФР
Товарищ Ким глубоко задумался.
На столе перед ним, поверх груды непросмотренных бумаг, лежал небольшой серый лист — радиограмма.
Это была страница из вчерашнего утреннего радиодоклада оперативной разведки в Америке. После информации о заседании Совета профсоюзов и его решении поддержать правительство, действиях Джойса и дебатов в ЦК, коротко сообщалось и о Владимире:
Товарищ Ким в третий и в четвертый раз перечитал эти несколько строк.
При отъезде Владимиру не поручалось добыть формулы. Видимо, такая возможность действительно появилась, раз он самостоятельно взялся за это дело.