Последний Эйджевуд

— Второе: пассивная оборона. Я говорю о подземных убежищах от газов. Центральная плановая комиссия, исходя в вопросе пассивной обороны из того, что воздушное наступление врага, его газовая атака будут направлены не на деревни, разрушать которые не в его интересах, а на административные и промышленные центры и индустриальные узлы, покрыла города и пригородные районы сетью подземных убежищ; они в определенной степени оборудованы технически и могут укрыть и защитить от газов значительное количество провианта и 60 процентов живых существ, то есть людей и домашних животных, а также обеспечить первую медицинскую помощь. Все шахты в горнодобывающих районах приспособлены к герметичному закрытию и на достаточно долгое время обеспечены кислородом в баллонах и воздухофильтрами для очистки поступающего внутрь воздуха от яда. Не обеспечены лишь отдаленные сельские районы, где, как мы надеемся, враг атаковать не будет.

Все оружейные склады, заводы, железнодорожные узлы и другие центры коммуникационного значения снабжены для защиты надлежащим количеством баллонов со специальным неядовитым газом; соединившись с воздухом, он превращается в дым, соответствующий по цвету общей окраске местности. Этим мы защитим их от налетов аэропланов и воздушных бомбардировок. Все. Я закончил.

Товарищ Ким встал и медленно оглядел присутствующих. Ему стал понятен немой вопрос всех.

— Ваш вывод? — обратился он к инженеру.

Главный инженер встал. Он не ожидал, что будет первым давать заключение. И его голос слегка задрожал:

— Зная боеспособность нашего врага, состояние его хозяйства… — он запнулся и пробежал глазами лица присутствующих. — Будучи уверен, что эта империалистическая война должна стать последней империалистической войной, и рано или поздно неизбежно перейдет в классовую, иначе говоря, гражданскую, то есть партизанскую… Я, тем не менее, хочу заметить, что трудно предугадать, за какой именно срок произойдет это превращение, и за это время…

Товарищ Ким нетерпеливо прервал:

— Короче.

Главный инженер набрал полную грудь воздуха и разом выдохнул.

— Приходится констатировать, что к войне мы не готовы и не выстоим против вооруженных сил буржуазных стран. Мы не можем воевать.

— Война, однако, уже объявлена, — криво усмехнулся Ким.

Главный инженер замолчал, — он не мог подыскать подходящий ответ. Товарищ Ким помог ему, взяв слово.

— Я считаю, что дискуссия в этом деле ничего не решит, — твердо бросил он. — Товарищ инженер, собственно говоря, нового сказал немного, — он только подвел общий итог того, что каждый из нас, так или иначе, знал. Учитывая, что мы в любом случае не можем отказаться от вызова, брошенного нам капиталистическим миром, и оттянуть войну до тех пор, пока не успеем подготовиться, что мы вынуждены воевать, я предлагаю, не теряя времени, перейти к обсуждению вопросов активной обороны и наступления.

Война объявлена. Враг хорошо понимает, что затягивать войну не в его интересах, что каждая минута задержки грозит ему опасностью восстания организованного пролетариата внутри страны, и поэтому постарается закончить войну как можно скорее. Он начнет ее немедленно и сразу бросит все силы, чтобы уничтожить нас быстрым наскоком. Возможно, на нас уже летит целая туча вражеских аэропланов с ядовитыми газами, и через несколько часов они зальют нас ядовитым дождем. Война будет короткой и жестокой. И мы должны выйти из нее победителями. Аlеа jacta est[2]!

III МИТИНГ У СТАТУИ АРТЕМА

Дрожащими руками записывал Владимир стенограмму заседания Совета Труда и Обороны. Солнце поднялось уже совсем высоко, уже третий ролик был целиком заполнен непонятными иероглифами шифровой стенографии, а Владимир все не мог урвать ни минуты, чтобы отдохнуть и выпрямить согнутую спину и скрюченные пальцы.

Только в 12 часов товарищ Ким закрыл заседание СТО.

Несколько десятков машинисток наспех перепечатывали начало расшифрованной радиостенограммы, в то время как столько же шифровиков заканчивали расшифровку последнего ролика.

Инспектор радиостанции, бледный после бессонной ночи, крепко пожал Владимиру руку и быстро сказал:

— Идите, отдохните часок и приходите в окружком. Собираемся в час. Вот и повестка.

Владимир спрятал повестку и вышел на улицу.

Солнце ударило ему в глаза и заставило на мгновение остановиться.

Он словно окаменел — но не от солнечных лучей.

Владимир прислушался.

С далекой площади, из центра города доносился неясный шум. Гул рос и крепчал, медленно доходя до сознания остолбеневшего Владимира. Он уже отчетливо различал в нем отдельные звуки.

Это был гул многотысячной человеческой толпы, которая говорила, кричала, перекликалась.

Владимир бросился к центральной площади.

Площадь была запружена. Тысячи, десятки тысяч людей сгрудились на мостовой и роились, как насекомые. А над всеми величественно возвышалась каменная фигура Артема.

«Уже знают, — промелькнуло в сознании Владимира, — уже знают».

Какой-то товарищ, стоя на ступеньке у ног Артема, видимо, произносил речь.