Подобного мне видеть еще не доводилось. Начнем с того, что часа через два с половиной мы выехали на довольно приличный асфальт. Не могу сказать, что дорога потрясала шириной и напоминала те же немецкие автобаны, но асфальт, от которого я лично уже отвык тут, был положен весьма достойно. Настоящее хорошее шоссе, на котором было не грех и увеличить скорость. Естественно, водители так и поступили. Кроме того, мотоциклы прижались ближе к охраняемым машинам, да и вся колонна подтянулась. Подобным образом, не боясь нарваться на засаду, можно было ехать лишь по земле, которая в действительности, а не формально является своей.
Зримым подтверждением моей догадки вскоре явился и блокпост на дороге. Без шуток, настоящий блокпост, из бетонных блоков, стоящий в десяти метрах от дороги. При всем при том часть бетонных блоков была выложена на дороге в шахматном порядке, что вынудило колонну снизить скорость для прохождения этого препятствия.
Следует отметить, что приблизившиеся автомобили и мотоциклы из этого самого здания держали под прицелом двух пулеметов. Перед преградой автомобили вообще остановились, из «Мерседеса» вышел один из офицеров и помахал рукой. В ответ на это из блочного поста вышел вооруженный человек, в сероватой форме, быстро подбежал к дороге, не теряя бдительности и держа оружие на изготовку. Подошел к офицерам, быстро обменялся с ними несколькими словами и козырнул, пропуская колонну.
Отдав должное организованной службе, я еще больше внимания уделил другому. Справа от дороги, на деревянной четырехпалой тумбе красовалось здоровенное объявление, не уступающее размерами современным нам с вами рекламным щитам. Так вот, черным по белому оно гласило: «Владения Штайнера. Приказы вооруженных сил обязательны для исполнения. Огонь открывается без предупреждения».
Да, вот так лаконично и просто. На русской земле, но немецкими буквами. Мы дернулись, набирая ход, зигзагообразно объезжая заграждения, а я все смотрел в сторону объявления, уже скрытого от моих глаз. И думал вот о чем. Знаете, я впервые осознал, что мы действительно проиграли войну. Вот именно здесь и сейчас. Наверное, раньше просто не было времени, мы постоянно были в какой-то круговерти, постоянно бежали куда-то, стремились. Но по какой-то неведомой мне причине этот большущий плакат с четким готическим шрифтом и блокпост будто бы отделили меня от той беспрерывной гонки, что я испытал не так давно.
До определенного момента можно было надеяться на то, что мы в действительности совершенно ничего не знаем, и все слова, что нам говорят, все версии, не более чем досужие вымыслы и провокация. Меня всегда интересовала история Великой Отечественной и история нашей Победы. Прочитав кучу книг, просмотрев сотни фильмов, я сложил свое собственное мнение о том, что происходило в период с сорок первого по сорок пятый, какими причинами было вызвано и каким образом закончилось. В чем-то моя точка зрения совпадала с общепринятой, в чем-то отличалась. Но один непреложный факт, постулат, я точно для себя вывел. Вся логика войны, вся ее история утверждали лично для меня одно — русский народ не мог потерпеть в ней поражение. Он был обязан победить, ибо вопрос победы был равносилен вопросу выживания. Оговорюсь сразу, под русским народом я подразумеваю абсолютно все национальности Советского Союза. Тех, кто проживал и, главное, сражался на фронтах, каким-либо иным способом формировал свой вклад в Победу.
Так вот, лично мне было ясно, что война могла сложиться по-разному, в той или иной степени более удачно либо менее. Хотя, опять же, именно по моему мнению, лучше быть вряд ли могло. Но речь сейчас не о том. Речь о принципе, об аксиоме — русский народ потерпеть поражение не мог. Почему же здесь все пошло иначе?
Понимаете, я вижу асфальтированную дорогу. И помню разрушенные, вопиюще нищие деревни русских. Вижу вот прямо сейчас, с грузовика, что лес по сторонам дороги тщательно прорежен, вычищен, вижу, что подлесок аккуратно подстрижен. И разметку дорожную тоже вижу. Это все чрезвычайно напоминает современную мне Германию, вот только это ни в коей мере не радует меня. Поймите, я слишком много знаю для того, чтобы попасться на удочку о вечно пьяных разгильдяях русских. И если виденные мной крестьяне живут в грязи и смраде, в отвратительной бедности, это не из-за свойств их натуры. Это потому, что они на положении рабов и у них нет возможности изменить свою жизнь.
Я никогда не видел ничего зазорного в том, чтобы гордиться подвигом своего народа. И на полном серьезе считал, что те, кто погиб из моей родни, вечно будут жить во мне и моих детях. Возможно, в любой иной ситуации мне были бы близки учения нацизма. Но я русский. Я знаю, что сделали для победы десятки и сотни народностей и национальностей, которые населяли СССР. Русского определяет не национальность, а готовность сражаться и умирать за свою Родину, не более того, но и не менее.