Последний довод

Паша принялся раз за разом нажимать на сигнал. Я снова пожалел, что он недостаточно впечатляющий. Здесь хорошо бы слушался сигнал от какого-нибудь «КрАЗа» или «МАЗа». Тем не менее и наши усилия увенчались успехом. Дверь будки снова открылась, и вышел офицер. Только когда он подошел ближе, наклонился и заглянул в машину, я рассмотрел погоны. Это был старший лейтенант, скорее всего, начальник караула. Хотя я требовал, чтобы он передвигался бегом, старлей шел не слишком торопливо, соблюдая собственное высокое офицерское достоинство. Не из самых пугливых, видимо, оказался. На флажок «Правого сектора» на капоте тоже посмотрел, но с некоторым равнодушием, на него он не произвел никакого впечатления.

Я высунул из окна руку и сделал унижающе-подзывающий жест. Пальцем поманил, приглашая его нагнуться и еще раз заглянуть в машину.

Офицер подходил с достоинством. И на меня смотрел неприязненно. Откровенно неприязненно, не опасаясь это показать. К дверце не наклонился, а просто встал рядом и ждал продолжения.

– Хто тут старший? Ти що?[7]

Он, ничуть не смущаясь, ответил мне по-русски:

– Я – начальник караула. Старший здесь начальник базы.

– Відкривай ворота, поїхали до нього![8]

Я, конечно, не безупречно владел украинским языком, но старался придать своему голосу западенский диалект. Кажется, это удавалось.

– А вы кто будете? – задал вопрос старший лейтенант. Наконец-то догадался спросить.

– Бойова група «Правого сектора». Знаєш, що це таке?[9]

– Слышал. Только запустить вас я права не имею. Если только начальник базы прикажет.

– А то я буду тебе питати![10] – ухмыльнулся я, наставляя ствол автомата на старшего лейтенанта.

– Ваша очередь ничего изменить не сможет. Вашу машину сразу расстреляют крупнокалиберные пулеметы с двух вышек сразу.

– Ты военный? – перешел и я на русский язык, чтобы подчеркнуть эмоциональность своей речи. Передать эмоциональность на украинском языке у меня не получалось. Не хватало в последние годы разговорного навыка.

– Военный.

– И присягу Украине давал?

– И присягу давал.

– А сейчас ее предать хочешь?

– Я присяге не изменяю. И выполняю приказ своего командования.

– Приказ приказом, а обстоятельства могут так повернуться, что про приказ следует забыть и действовать, исходя из обстоятельств.

– Какие обстоятельства? – не понял старший лейтенант.

– Такие, что из Донецка в нашу сторону движется тамошняя армия террористов. Вместе с ними несколько русских батальонов, предположительно около десяти. Они уже прошли Елизаветовку и направляются в сторону Котовки и Богданова. Там у нас есть слабый заслон у дороги. Пять автоматов и два гранатомета. Террористы сомнут их за минуты. Просто расстреляют из минометов. А потом двинутся в нашу сторону.

– Минометные батарее надо еще развернуть.

– Минометы «Поднос» стреляют прямо из «уазика». Я сегодня утром наблюдал, как это делается. Развернуться машине – дело трех секунд. Развернулась, остановилась, выстрел, и едет дальше. Мы собрали в Гавриловке отряд самообороны. Гавриловка должна остановить нашествие. Но у нас мало оружия. Наш командир звонил в Харьков, там сказали про вашу базу. Вы обязаны вооружить людей, чтобы они смогли защитить свои дома. Иначе ваши действия будут рассматриваться как предательство Украины.

Старший лейтенант заколебался, я видел это по его глазам.

– Сейчас вызову начальника базы… – Он вытащил трубку, но не звонил, дожидаясь моего согласия. Я был уверен, что, если сейчас снова потребую открыть ворота и пропустить машину, старший лейтенант отдаст приказ солдатам, и ворота откроют. Но сам начальник караула при этом будет чувствовать свое унижение больше, чем от моих пренебрежительных и высокомерных манер в начале разговора. На манеры он внимания практически не обратил.

– Звони, – кивнул я. – Пусть выйдет. Давно уже пора было бы выйти.

– Он занят был…

Я догадался, что начальник базы звонил своему командованию, очевидно в Харьков, интересовался, как ему себя вести с «Правым сектором». Не зная, какой приказ он получил, я не рискнул заезжать на саму базу, хотя в руках у меня был самый весомый аргумент – давление на офицеров через их семьи. Майор Головин находился на исходной позиции, и эта позиция должна была оказать влияние на офицеров. В самом крайнем случае можно захватить обоих офицеров, если что-то пойдет не так, как я планирую. Справиться с ними с двумя, думаю, смогу, да и Паша поможет.

Старший лейтенант нажал кнопку вызова.

– Да. Это я. Товарищ майор, вас требуют. Хорошо. Мы ждем. – Убрав трубку, он повернулся ко мне: – Товарищ майор сейчас подойдет.

Ждать пришлось около двух минут. Майор, маленький потный колобок, не прибежал, а прикатился, быстро-быстро переставляя короткие ноги. Смотрел виновато, с извинением. И я сразу понял результат его звонка своему командованию. С «Правым сектором» никакое командование связываться не желало. Оно помнило, чем закончилась история с «Беркутом» на майдане, – спецназовцев обвинили во всех грехах.

– Я сейчас звонил в Харьков, – сказал майор. – Меня спросили, кто у нас командует «Правым сектором»? На кого я могу сослаться?