Последний дон

Клавдии было известно чувство юмора Вейла.

— Так почему же он тебя не спасет? — поинтересовалась она.

— Потому что я по-прежнему буду жив, — растолковал Вейл. — Моей семье нужны проценты, они верили в меня, а я их предал.

Это тронуло всех, даже Бентса, вот только Вейл звучал ужасно фальшиво, ужасно самодовольно.

— Давайте поговорим с Элаем, — не унималась Молли Фландерс.

Тут Вейл окончательно вышел из себя и ринулся прочь из комнаты, вопя:

— Я просто не могу иметь с вами дела! Не стану я умолять о чем-то человека на больничной койке!

Когда он удалился, Бобби Бентс сказал:

— И вы обе хотите держаться за этого типа?

— Почему бы и нет, — промолвила Молли. — Однажды я представляла типа, зарезавшего свою мать и троих собственных детей. Эрнест ничуть не хуже, чем он.

— А какие основания у тебя? — поинтересовался Бентс у Клавдии.

— Мы, писатели, должны держаться друг за дружку, — с кислым видом проронила она.

Все трое рассмеялись.

— Ну вот, пожалуй, и все, — изрек Бобби. — Я сделал все, что мог, верно?

— Бобби, почему бы тебе не дать ему процент-другой, это будет только справедливо, — заметила Клавдия.

— Потому что год за годом он одурачивал тысячи писателей, звезд и режиссеров. Для него это дело принципа, — растолковала Молли.

— Правильно, — подтвердил Бентс. — А если у них кишка была не тонка, они одурачивали нас. Бизнес есть бизнес.

— Как себя чувствует Элай? — с поддельной озабоченностью осведомилась Молли. — Надеюсь, ничего серьезного?

— Он чувствует себя прекрасно. Не продавай свои акции.

— Тогда он сможет принять нас, — не спасовала Молли.

— Я хочу увидеть его в любом случае, — подхватила Клавдия. — Меня искренне заботит здоровье Элая. Своим первым прорывом я обязана ему.

Бентс только отмахнулся.

— Ты будешь клясть себя на чем свет стоит, если Эрнест в самом деле наложит на себя руки. Эти дальнейшие серии тянут куда больше, чем я назвала, — проговорила Молли. — Я смягчила цифры ради тебя.

— Этот обалдуй не покончит с собой, — презрительно возразил Бентс. — У него кишка тонка.

— Из «Национальных Достояний» в обалдуи, — задумчиво отметила Клавдия.

— Этот мужик определенно малость не в своем уме, — сказала Молли. — Он хрюкнет себя из-за чистейшего легкомыслия.

— Он что, колется или нюхает? — озабоченно справился Бентс.

— Нет, — ответила Клавдия, — но от Эрнеста можно ждать любых сюрпризов. Он настоящий чудак, даже не догадывающийся об этом.

Бентс пораскинул умом над этим сообщением. В доводах женщин есть кое-какой резон. К тому же Бентс никогда не был склонен заводить врагов без надобности. Ему не хотелось, чтобы Молли Фландерс затаила против него зло. Это не женщина, а сущий ужас.

— Позвольте мне позвонить Элаю, — решился он. — Если он даст добро, я отвезу вас в больницу. — Он не сомневался, что Маррион откажет.

Но, к его изумлению, Маррион сказал:

— Несомненно, они обязательно должны приехать ко мне.

Они поехали в больницу на лимузине Бентса — донельзя длинном, но, вне всякого сомнения, роскошном. В нем имелся факс, компьютер и сотовый телефон. Рядом с водителем сидел телохранитель из Тихоокеанского агентства безопасности. Позади следовала машина охраны с еще двумя телохранителями.

Тонированные в коричневый цвет стекла лимузина окрашивали город в тон сепии, под стать старинным ковбойским фильмам. По мере продвижения к центру здания становились выше, будто машина углублялась в чащу каменного леса. Клавдию всегда изумляло, как на коротком отрезке в десять минут езды можно перейти от пасторальной пригородной зелени к метрополису из стекла и бетона. В «Кедровом Синае» больничные коридоры казались просторнее залов аэропорта, но потолок давил на посетителей, будто жутковатый ракурс в немецком импрессионистском кино. Их встретила координатор больницы — миловидная женщина, облаченная в строгий костюм, явно приобретенный у кутюрье и напомнивший Клавдии о хостессах в вегасских отелях. Координатор провела их к спецлифту, без остановок доставившему посетителей к верхним палатам пентхауса.

В палаты вели огромные резные двери из черного дуба, простиравшиеся от пола до потолка, со сверкающими бронзовыми ручками. Двери распахивались, будто ворота, вводя пришедшего в больничную палату — просторную комнату со стеклянными стенами, обеденным столом и стульями, диваном и креслами, а также с нишей для секретаря, оборудованной компьютером и факсом. Тут же имелся небольшой кухонный альков и гостевая ванна вдобавок к ванне для пациента. Потолок уходил очень высоко, а отсутствие стен между кухонной нишей, гостиной и деловым закутком придавало всему помещению вид кинодекорации. На белоснежной больничной постели на безупречно чистом белье, опираясь на огромные подушки, полулежал Элай Маррион, читая сценарий в оранжевом скоросшивателе. На столике рядом с ним высилась стопка папок с бюджетами фильмов, находящихся в производстве. По другую сторону кровати, записывая его замечания в блокнот, сидела хорошенькая молодая секретарша. Маррион всегда любил, чтобы его окружали хорошенькие женщины.