Последний дюйм

Но тут же подумал, что надо что-то сделать: если его не станет, мальчик останется один, а об этом страшно было даже думать. Это было еще хуже, чем его собственное состояние. Мальчика вовремя не найдут в этой выжженной насухо стране, если найдут его вообще.

— Дэви, — сказал он настойчиво, с трудом собирая неповоротливые мысли, — послушай... Возьми мою рубашку, разорви и перевяжи мне правую руку. Слышишь?

— Да.

— Крепко обвяжи мне левую руку над ранами, чтобы остановить кровь. Потом как-нибудь привяжи кисть к плечу. Так крепко, как сможешь. Понял? Перевяжи мне обе руки.

— Понял.

— Перевяжи очень крепко. Сначала правую руку, но закрой рану. Понял? Ты понял...

Бен не слышал ответа, потому что снова потерял сознание; на этот раз беспамятство продолжалось дольше, и он пришел в себя, когда мальчик возился с его левой рукой; серьезное, напряженное, бледное личико сына было искажено ужасом, но он с мужеством отчаяния старался выполнить свою задачу.

— Это ты, Дэви? — сказал Бен, слыша сам, как неразборчиво произносит слова. — Послушай, мальчик, — продолжал он с усилием. — Я тебе должен сказать все сразу, на случай, если опять потеряю сознание. Перебинтуй мне руки, чтобы я не терял слишком много крови. Приведи в порядок ноги и вытащи меня из акваланга. Он меня душит.

— Я старался тебя вытащить, — сказал Дэви упавшим голосом. — Не могу, не знаю, как.

— Тебе надо меня вытащить, ясно? — прикрикнул Бен по обычной своей манере, но тут же понял, что единственная надежда спастись и мальчику и ему — это заставить Дэви самостоятельно думать, уверенно делать то, что он должен сделать. Надо как-то внушить это мальчику.

— Я тебе скажу, сынок, а ты постарайся понять. Слышишь? — Бен едва слышал себя сам и на секунду даже забыл о боли. — Тебе, бедняга, придется все делать самому, так уж получилось. Не расстраивайся, если я на тебя закричу. Тут уж не до обид. На это не надо обращать внимания, понял?

— Да, — Дэви перевязывал левую руку и не слушал его.

— Молодчина! — Бену хотелось приободрить ребенка, но ему это не очень удалось. Он еще не знал, как подойти к мальчику, но понимал, что это необходимо. Десятилетнему ребенку предстояло выполнить дело нечеловеческой трудности. Если он хочет выжить. Но все должно идти по порядку...

— Достань у меня из-за пояса нож, — сказал Бен, — и перережь все ремешки акваланга. — Сам он не успел пустить в ход нож. — Пользуйся тонкой пилкой, так будет быстрее. Не порежься.

— Хорошо, — сказал Дэви, вставая. Он поглядел на свои вымазанные в крови руки и позеленел. — Если сможешь хоть немножко поднять голову, я стащу один из ремней, я его расстегнул.

— Ладно. Постараюсь.

Бен приподнял голову и сам удивился, как трудно ему даже пошевелиться. Попытка двинуть шеей снова довела его до обморока; на этот раз он провалился в черную бездну мучительной боли, которая, казалось, никогда не кончится. Он медленно пришел в себя и почувствовал какое-то облегчение.

— Это ты, Дэви?.. — спросил он откуда-то издалека.

— Я снял с тебя акваланг, — услышал он дрожащий голос мальчика. — Но у тебя по ногам все еще течет кровь.

— Не обращай внимания на ноги, — сказал Бен, открывая глаза. Он приподнялся, чтобы посмотреть, в каком он виде, но побоялся снова потерять сознание. Он знал, что не сможет сесть, а тем более встать на ноги, и теперь, когда мальчик перевязал ему руки, верхняя половина туловища у него тоже была скована. Худшее было еще впереди, и ему надо было все обдумать.

* * *

Единственной надеждой спасти мальчика был самолет, и Дэви должен будет его вести. Не было ни другой надежды, ни другого выхода. Но прежде надо было обо всем как следует поразмыслить. Мальчика нельзя пугать. Если Дэви сказать, что ему придется вести самолет, он придет в ужас. Надо хорошенько подумать, как об этом сказать мальчику, как внушить ему эту мысль, убедить ее выполнить, пусть даже безотчетно. Надо было ощупью нейти дорогу к объятому страхом, незрелому сознанию ребенка. Он пристально посмотрел на сына и вспомнил, что уже давно как следует в него не вглядывался.

«Он, кажется, парень развитой», — подумал Бен, удивляясь странному ходу своих мыслей. Этот мальчик с серьезным личиком был чем-то похож на него самого: за детскими чертами скрывался, может быть, жесткий и даже необузданный характер. Но бледное, чуть широкое лицо выглядело сейчас несчастным, а когда Дэви заметил пристальный взгляд отца, он отвернулся и заплакал.

— Ничего, малыш, — произнес Бен с трудом. — Теперь уже ничего!

— Ты умрешь? — спросил Дэви.

— Разве я уж так плох? — спросил Бен, не подумав.

— Да, — ответил Дэви сквозь слезы.

Бен понял, что сделал ошибку и что ему нельзя говорить с мальчиком, не обдумывая каждого своего слова.

— Я шучу, — сказал он. — Не придавай значения тому, что из меня здорово течет кровь. Твой старик бывал в таких переделках уже не раз и не два. Ты что, не помнишь, как я попал тогда в больницу в Саскатуне...

Дэви кивнул.

— Помню, но тогда ты был в больнице...