Последний бог

Философу пришлось смириться с тем, что в его доме появился юный горлопан, не дававший ему спать по ночам. Всем знакомым Семирамида объявила, что ребенок – сын ее троюродной сестры, умершей от родовой горячки. Впрочем, никто и не задавал чете лишних вопросов. Семирамида Пегас без труда выхлопотала необходимые бумаги и получила заверение, что может воспитывать малыша. Правду же о его обнаружении на кладбище она утаила.

Когда настал черед дать имя ребенку, поэтесса предложила на выбор следующие: Аполлон, Геркулес и Смертобор. Последнее имя особенно развеселило Всеволжского.

– Тогда уж лучше назвать его Маугли... Сима, подумай о том, что мальчику придется жить в обществе! – засмеялся философ. – По-моему, надо остановиться на каком-либо обыденном имени. Например, Михаил или Александр. Или Николай, в конце концов.

Семирамида, люто ненавидевшая императора с таким же именем, заявила:

– Ни за что! Только Смертобор! Мальчик обязательно станет знаменитым, потому что судьбе было угодно оставить его в живых! Он как «звездный мальчик» у Оскара Уайльда! Он подарен нам Судьбой!

В итоге сошлись на том, чтобы официально, для документов, малыш был наречен Николаем. Но Семирамида звала найденыша исключительно Смертобором.

Николай-Смертобор быстро рос и вскоре превратился в крепенького и смышленого ребенка. Семирамида не могла нарадоваться на свое чадо, возилась с ним все время и, к большой радости супруга, самого его оставила в покое, что позволило философу продолжить работу над пятым томом своего монументального труда «Экзистенциальные проблемы русского духа».

В возрасте полутора лет мальчик походил на ангелочка – синие глазки, прелестная улыбка, чудесные, правда, черные локоны. Семирамида каждый день благодарила Великого Духа Неба за то, что он указал ей путь и позволил прозреть. Стихи, эксцентричные выходки и вечеринки с абсентом и кокаином остались в далеком прошлом: Поэтесса уступила место Матери.

Весть об отречении царя оставила Семирамиду Пегас, интересовавшуюся политикой поверхностно, совершенно равнодушной. Когда же через полгода к власти пришли какие-то большевики, она не обратила на то никакого внимания, поскольку была занята гораздо более важным делом – подготовкой второй годовщины с того дня, как «был знак».

Прагматик же Мстислав Всеволжский понимал: в новой России не найдется места ни ему, буржуазному философу, ни его жене, бывшей полусумасшедшей поэтессе. Поэтому в первые дни нового, восемнадцатого, года они покинули Петроград, направившись в Финляндию, а оттуда в Швецию. Потом некоторое время супруги блуждали по Европе, пока наконец не осели в Берлине. А через два года перебрались в Париж.

Философа Всеволжского чтили во Франции, его жена была иконой для литераторов. Им удалось вывезти драгоценности Семирамиды Пегас, а одно крупное парижское издательство тотчас пожелало выпустить в свет сочинения Мстислава. Одним словом, денежных затруднений чета не знала и купила особняк в Шестнадцатом округе.

Николай (Всеволжскому удалось-таки убедить жену забыть о смешном и совершенно чуждом французскому уху имени Смертобор) рос тихим, послушным и способным ребенком, схватывавшим все на лету. Когда семья жила в Берлине и Гамбурге, мальчик начал лопотать по-немецки, а в Париже быстро заговорил по-французски. Семирамида Пегас нарадоваться не могла на своего сына, который был для нее всем в жизни.

Историю своего появления на свет Николай знал с самого детства – Семирамида (именовать поэтессу «мамой» было строжайше запрещено, это противоречило новейшим методикам воспитания) каждый день рассказывала ему о том, как Великий Дух Неба подарил ей ребеночка на кладбище. И поэтому мальчика с ранних лет мучил один и тот же кошмар, приходивший с завидной регулярностью, от которого ребенок просыпался в холодном поту и с криком на устах. Николаю все казалось, что ни с того ни с сего он оказывается в каменном саркофаге, не может пошевелить ни ногами, ни руками, массивная крышка вдруг начинает с кошмарным скрежетом закрываться, он оказывается в кромешной темноте, грудь начинает разрываться от недостатка воздуха и... Затем всегда следовало пробуждение.

К тринадцати годам Николай превратился в тонкого мальчика, который обладал несомненным талантом подражания и склонностью как к естественным, так и гуманитарным наукам. Более всего ребенку нравилось ставить эксперименты – так, он ловил на улице бездомных котят, засовывал их в ящик, герметически закрывал его и засекал время, желая узнать, как скоро животные задохнутся. Смерть восхищала Николая – ведь он сам едва не умер в саркофаге, и, если бы не Семирамида, он, как те котята, просто бы сдох где-то на провинциальном кладбище.