Последний бобр (сборник)

Он машинально собрал осколки и положил в карман. Оглянулся на Королькова и заметил, что по сухим губам его скользит улыбка, светлая и радостная. Может, он во сне видел зайчика?

…В оправе молодой, чуть пробившейся травы светится старый пруд. Две галки по-хозяйски расхаживают по берегу и что-то ищут, взрыхляя отогревшуюся землю.

Мальчики, притаившись, лежат и зорко следят за выходами из норки, где живет нутрия. Все выходы прикрыты сетками. Выбежит — тогда не зевай, затягивай сетку веревкой и клади зверя в мешок. Нутрия, видимо, чувствует опасность и не выходит. Но ребята терпеливо ждут.

Миша лежит на боку, и каждая жилка в нем напряжена так, что сводит руку, которая держит веревку. Никуда уже не денется нутрия, потому что долго не просидит в норе, а как только сунется наружу, тут и останется. Отнесет он ее домой, и будет жить она в клетке. Это не какая-нибудь крыса или хорек, а ценный пушной зверь. Ведь мало кто может похвастаться, что дома у него живет нутрия.

Миша осторожно поворачивается на другой бок, не выпуская из рук веревки, и чувствует, как что-то острое впивается в ногу. Лезет в карман и выгребает оттуда осколки зеркала. Берет обломок покрупнее и ловит им солнце, а потом ловко направляет на дерево. На стволе ярко вспыхивает белое пятно, забавно подпрыгивает и замирает. Зайчик!

Внутри у Миши все обрывается. Он вскакивает и слышит, как ему кричат:

— Тяни, хватай!

Но поздно, зверек исчезает в норке.

— Эх ты, растяпа! — кричит Петька.

— Чего вскочил, дергать надо было веревку, — сердится Витька.

— Ладно, не хрюкать, — успокаивает Петька, — сейчас тряпку запалим и запихнем в этот проход. Она, рыжая, побежит через другой и попадется как миленькая.

Миша стоит, словно скованный по рукам и ногам.

— Ты что? — толкает его в бок Петька. — Околел, что ли?

Разжав кулак и снова увидев на ладони осколок зеркальца, Миша медленно уходит от ребят.

— Ты куда? — удивляется Витька.

— В больницу.

— Рехнулся? — заглядывая в глаза другу, плетется рядом Петька. — А как же нутрия?

Миша прибавляет шаг, потом срывается и бежит не оглядываясь.

КОТ-РЫБОЛОВ

Даже такой мастер рыбной ловли, как дед Егор, и тот не может сказать, будет ли сегодня клевать рыба. Ведь как получается: сидят два человека, удочки у них почти рядом и наживка одна, а глядишь — у одного клюет, а другому совсем не везет, хоть тресни. Нет рыбацкого счастья — сматывай удочки. Только один рыбак в Горках всегда уходит с добычей — это кот Юрка.

…Еще пар стелется по реке и далеко ворочается солнце, а дед Егор уже шагает по берегу Пахры. Пройдет метров десять, остановится, приглядится и снова идет — ищет место, где поставить удочки. Метрах в пяти за дедом Егором — кот Юрка. В тумане его почти не видно: серый, поджарый, с темными полосками на спине, он бесшумно ставит ноги в мокрую траву, следуя за Егором, пока тот не облюбует себе место. Потом посидит, посмотрит, как Егор закидывает удочки, мурлыкнет себе под нос, мол, посидел и ладно, и исчезнет.

Мы с дедом Егором давнишние друзья. Встречаемся каждый день или на речке, или в школе, где дед Егор работает сторожем.

— Здравия желаю, — отвечает дед Егор на мое приветствие.

— Как улов? — спрашиваю я.

— Мало, — отвечает он, — сыта нынче рыба. Я сегодня на червя уж и не пробовал. Вот мотыля племянник привез. Испытываю.

Присаживаюсь рядом и оглядываюсь. Юрки нет.

— А где же кот?

— А ну его к бесу. Рассерчал я на него, — отвечает дед. — Живет как барин — в тепле и уходе, а дел своих не знает. Вторую неделю в подполе шебаршит мышка, а он спокойно лежит. Я ему: «Юрка, это же безобразие», а он, шельмец, даже ухом не поведет. Одним словом, позавчера отдал я его племяннику. В Молоково увез. Может, там образумится. А то ведь рыба его совсем испортила.

Мы сидим молча. Едва колышутся поплавки на воде, а чуть поодаль то тут, то там плеснет рыбка, и снова тихо. Дымит своей трубкой дед Егор и о чем-то думает.

Юркнул поплавок, и старик резко подсек удочкой. Пескарь величиной с палец упал на траву и забил хвостиком.

— А может, это не мышь была? — после паузы продолжил свой рассказ дед. — Вчера дочка сказала, что ящерицу видела в подполе.

И я понял, что злость на Юрку у деда давно прошла и он сейчас жалеет о том, что отдал кота.

А на следующее утро Юрка как и прежде сидел возле деда Егора.

— У-у, зверюга, — ворчал дед. — Приплелся?!

Юрка выглядел похудевшим и уставшим. Но глаза его, большие, рыжие, горели. Не успел дед поймать небольшую рыбку и опустить в посудину с водой, как Юрка ловко подкрался, схватил ее и был таков.

— Ах ты шельмец полосатый! — закричал дед Егор. — Это что ж получается?! Я ловлю, а ты чужим трудом питаешься?!

Юрка убежал далеко за кусты, там быстро съел рыбу и снова показался на берегу. Но подходить близко уже не решался.

— Я те дам! — погрозил ему кулаком дед Егор. — Эх, напрасно я его отдал, — сокрушался дед, — ведь ни разу у меня не брал, а теперь, видишь, красть научился. Как бы не привык, а то ведь перед соседями стыдно будет.