Последний берег

Что ни день, они отправлялись на прогулку: то на лыжную, то на конную, то на водную. Барон был очень мил с матерью и заигрывал по-отечески со мной, но меня он раздражал, как никто и никогда. Я ненавидела его улыбку, рост, выправку, его стройную дородность – как будто он все это украл у кого-то дорогого мне.

Не выдержав бездействия, я написала в нервную клинику Вальмонт, предложив свои услуги в качестве врача. Мать расстроилась:

– Едва приехав, ты хочешь меня бросить?

– Я не ожидала, что стану участницей семейной идиллии. Признаюсь, я оказалась к этому не готова.

Ближе к старости у матери стали случаться вспышки гнева. Одна из них не миновала меня теперь.

– Ах, вот оно что! Так и сказала бы прямо – ты завидуешь, что у твоей матери есть любовник, а у тебя нет!

– Да, мама. Так оно и есть. Я завидую. Ничего не могу с собой поделать.

Согласиться с Шанель всегда было куда дешевле, чем спорить.

– Так вот что я тебе скажу, голубушка. Поезжай-ка ты не в эту дыру, как ее там зовут…

– Монтре.

– Так вот, не в Монтре, а в Сан-Франциско. Деньги у тебя есть, а если нет, то я тебе отсыплю. Найди себе там самца, знаешь, такого, с яркими губами, бугрящимся пахом и рубашкой, расстегнутой до солнечного сплетения. Заплати ему и получи наконец от жизни все, что полагается получить женщине.

– Я еще не так стара, чтобы заводить себе ручного альфонса, мама.

Я задела ее за живое. Я знала, что она платит своему барону и содержит его, а за это позволяет себе много лишнего. Однажды мне пришлось наблюдать за их ссорой. Он что-то говорил ей, она яростно отказывалась. Полагаю, речь шла о поездке в казино. Воробышек пристрастился к карточной игре, а Шанель, несмотря на авантюрный склад своего характера, совершенно чужда была азарту. Игра вызывала в ней раздражение бережливой нормандской крестьяночки – как можно бросать деньги на ветер, не покупая себе никакого удовольствия, кроме нескольких часов в чаду и духоте казино? Поэтому она отказывалась, и барон, вероятно, сказал ей дерзость, я успела заметить издалека издевательскую улыбочку, скользнувшую по его сытому, лоснящемуся лицу. Тогда моя невозможная мать подняла свой кокетливый розовый зонтик в духе прекрасной эпохи и со всей силы треснула Диклаге по плечу. А ведь она была вдвое меньше него, он мог бы раздавить ее голову своими огромными руками. Но он только рассмеялся и поцеловал ее руку, все еще сжимавшую зонт. Шанель в ответ встала на цыпочки и поцеловала его в губы, и…

Дальше я не стала наблюдать.

Она платила ему и поколачивала его – нечего сказать, многое может получить от жизни женщина, даже если она богата, независима и знаменита! Нет уж, лучше я буду заниматься делом в клинике. К слову сказать, Шпатц все же бросил мать. Он приобрел хобби, которое она не оценила, – эротическую живопись. Молодые натурщицы раздражали мать, ее мумифицированная красота не выдерживала сравнения с их цветущей красотой… И она выпроводила его. Остатки дней он провел где-то на Ибице, малюя свои полотна и впадая постепенно в слюнявое безумие.

Я уехала в Монтре, а мать решила проведать Париж, как будто ее там кто-то ждал. У нее случилась большая удача: она наконец продавила братьев Вертхаймеров, которые долгие годы фактически обкрадывали ее, отдавая ей ничтожнейший процент от продажи духов. Правда, и этот ничтожный процент многие из смертных посчитали бы невероятным состоянием, но матери этого было мало. Она планировала вернуть себе славу, планировала въехать в Париж победительницей, на белом коне или на черной машине…

– Знаешь, я больше не надеюсь на суд. Адвокаты только тянут из меня деньги, а дело не движется. Я решила сделать новые духи, такие, которые побили бы рекорд «Шанель № 5».

– Мне кажется, это просто. Позвони Бо или напиши ему. Вдруг он готов выдать миру новый шедевр?

– Вот еще! Никогда. Он предатель. Я такого не прощаю. И ты наивна, моя дорогая, о, как ты еще наивна, это просто разбивает мне сердце!

– Что ты задумала?

– Ах, солнышко, совсем не обязательно сделать духи, достаточно сказать, что ты сделал духи. Ты чувствуешь разницу? Всего лишь небольшой блеф. А обойдется куда дешевле.

– Это выйдет наружу.

Шанель щелкнула пальцами:

– Ни за что! Я умею врать. Ты забыла?

Я помнила. И мать в самом деле состряпала виртуозную ложь. Она нашла в Швейцарии молодого парфюмера и заплатила ему – немало, но и не столько, сколько заплатила бы за создание оригинальной формулы духов. Парфюмер согласился «сотрудничать» – продажная душонка! – и по секрету разболтал всем, что работает на великую Коко, что создал для нее новый шедевральный аромат, который затмит успех прелестных, но уже очень распространенных духов «Шанель № 5».

Со своей стороны и мать тоже не таилась. Она рассказывала всем своим знакомым и вообще желающим слушать, что намерена открыть фирму на имя своей племянницы Катрины Боннер и утопить весь мир в новых духах. Ах, что за колдовской аромат! Назовем его… «Коко»! Просто «Коко». Духи с таким названием обречены на успех.