Последний аргиш

Большая жизнь, большой мир не миновали населения северных станков. Но все же что-то старое еще держало их в руках.

Сосновый лоб!

Пронзительный плач женщины разбудил наш отряд. Я выскочил во двор. К старческому причитающему голосу присоединился молодой, и в последней августовской ночи повисла надрывная мелодия.

— У кого несчастье? — выбежала Шура. Паши не было в ту ночь.

Голоса доносились от большого дома. Шура прислушалась к тревожному пению, пыталась уловить смысл слов. Я смотрел на нее, она лучше понимала кетский язык. Мы ждали. Шура растерянно оглянулась и села на ступеньку крыльца.

— Что-то с Дагаем!

Кто-то из нас рванулся за калитку, но я успел остановить его:

— Нельзя. Сами скажут. Сейчас нельзя.

В необычных буровато-серых тенях раннего утра к нашему дому спешил старик Лукьян.

*

Вера в сверхъестественное — во многом продукт самовнушения. Сотни раз может перебежать черная кошка дорогу, а в сто первый то ли от усталости, то ли от дрянной погоды человек слег в постель. Первое, что невольно может прийти в голову — черная кошка подвела.

Издавна, с детства, человек наслышан нелепых историй о черных кошках. Рядовой случай, не связанный никак с безобидным существом, пустыми ведрами и подобными «дурными приметами», становится доказательством истинности сверхъестественного. Бывает ведь так?

Тайга Тысячекилометровое безлюдье. Опасность на каждом шагу: и от топи тундры, и от зверя, и от ружья, и от верткой долбленки. Сколько здесь еще сейчас возможностей для всяких неожиданностей! А сколько их было прежде в годы нищеты, забитости и бескультурья? Какое удобренное, плодородное поле для надуманной или придуманной сверхъестественной силы!

*

Вверх по реке берег, начавшийся высоким угором у поселка, снижается постепенно. Скоро он превращается в пологий выступ, исчезающий в воде, и здесь река резко поворачивает на север.

Массивная дощатая лодка на веслах с трудом шла вверх. На крутом повороте она чуть не уткнулась в громаду берегового леса, неожиданно вставшего над водой.

В лодке, заваленной мокрыми сетями, Дагай правил на корме, а за веслами сидел удивительно похожий на него черноглазый, черноволосый, узколицый юноша — Токуле.

Отец и сын уже вынули все сети. За поворотом реки их стан, их прутяной шалаш.

Лодка из-за поворота появилась бесшумно, неожиданно. Отъевшись за лето, жирный неповоротливый гусь медленно плыл навстречу. Он не учуял опасности.

Дагай успел кивнуть Токуле, тот задержал весла на весу и носком сапога подтолкнул к отцу тозовку— малокалиберную винтовку, лежавшую на сетях.

Дагай за дуло дернул винтовку. Крючок зацепился — и тут же треснул выстрел.

…Десять, пятнадцать, двадцать минут радист не может наладить прямую связь с Туруханском. Над районом магнитная буря. Нет прохождения на север. Радист вновь дает позывные и начинает выстукивать текст. На щите замигала лампа приема. Переключение настройки на телефонную связь. Дребезжащий голос в репродуктор:

— Я борт двести десять. Что у вас случилось. Прием.

Самолет АН-2 № 210 внутрирайонной линии знает о наших сигналах. Радист растерянно смотрит на щит. Радист не засек позывные борта. Мигает лампочка приема, переводим переключатель.

— Я борт двести десять. Почему молчите. Прием.

Несколько щелчков регуляторов, и радист протягивает микрофон мне.

— Тяжело ранен в грудь Дагай. Нужен хирург. С Туруханском связи нет. Помогите связаться с больницей, закажите санрейс. Прием.

— Я борт двести десять. Вас понял. Иду санзаданием Верещагино. Мы…

В эфире раздался гром, протяжные посвисты. Связь нарушилась.

Весь наш отряд у рации. Появился Павел. Он убегает к колхозной больнице, где медсестра делает перевязку Дагаю. Врач на косе с рыбаками. Мы ждем Павла у рации, надеемся, что связь с районом будет. Время безжалостно уходит, но помочь беде нельзя.

Вспоминаются последние слова Лукьяна, принесшего горестную весть на рассвете:

— Дагай сеть вынул, на лоб, говорят, идти решил. Вот и сходил…

— Самолет! — Паша рванул дверь почты и понесся под угор на реку.

Вдоль Сургутихи от Енисея шел гидровариант самолета АН-2 № 210. Около мостков засольни на мертвом якоре качалась бочка. С ходу снижаясь, самолет ударил поплавками по воде и, подняв брызги, подрулил к бочке.

В Верещагине был хирург. Когда прилетевшие врачи скрылись в больнице, я заметил, что к засольне пристала моторка. Двое вышли на берег. Один поспешил к больнице, другой, грузный пожилой человек, шел прямо на меня. Его я никак не ожидал.

— Удружили, нечего сказать. Сагитировали Дагая, — налетел с упреками председатель Гавриленко. — Такого охотника загубили!

— Что вы его хороните! Рана не опасная. Дагай будет жить и охотиться.

— Я собирался на зиму на лоб людей уговаривать, а теперь! Что делать теперь?

— Продолжайте собираться, зимой пойдете.

— Кто пойдет? Наши люди знаешь, что говорят — проклятое это место. Сначала Чуй, теперь Дагай.

Прокоп Гавриленко с досадой махнул рукой и отвернулся.

— Слушайте, Прокоп Васильевич. Вы-то понимаете, что происшедшее — случайность: внезапно появившийся гусь, неосторожное обращение с ружьем?