Последний Альбом

Милиционеру разговоры про его синяк, кажется, испортили настроение, и он, наверное желая отплатить тем же, едко сказал Кириллу:

— Я вот смотрю на все эти твои опыты и думаю: откуда ты все это про растения под лампами знаешь, а? Наверняка неспроста же, да?

— Я просто на колхозника учился, — парировал Кирилл. — Вот и пригодилось.

— Ну­ну, — подозрительно протянул Силовик. — Знаем мы таких, как вы, колхозников. Видел в отделении не раз.

Саша собрал всю волю в кулак, вздохнул и устало сказал:

— Ну что ты к нам все время цепляешься? Какая уже разница, кто где что растить научился? Ты что, не понимаешь, что сейчас это знание просто бесценно?

— Ну конечно, это все похвально, — снисходительно сказал Силовик. — Это я понимаю, не тупой. Но вы мне тут смотрите, — он погрозил пальцем. — Если я узнаю, что вы тут какую­то дрянь растили или, не дай бог, растите, в самом центре Москвы, то приму меры.

Саша с Кириллом переглянулись и расхохотались.

— Да, конечно, — сказал Саша, держась за возмущенно заурчавший живот. — Обязательно примешь. — И на него опять накатил приступ смеха.

Мент посмотрел на смеющихся ребят, плюнул в бессильной злости, развернулся и потопал обратно.

Глядя ему вслед, Саша подумал, что испытывает чуть ли не чувство благодарности к Силовику — что тот не остался стоять тут читать свои тупые, давным­давно трижды неактуальные морали.

Они еще немного посмеялись, потом смех смолк, смолкло и эхо, и настроение подземелья, как туман, заползло обратно в сознание — тихо, гулко, голодно, тревожно... Сашу снова стали одолевать тяжелые мысли, и даже ярко светящиеся большие лампы и маленькие зеленые ростки под ними не могли разогнать сгустившуюся в душе темноту.

— Я пойду домой, — сказал Саша, попрощался с Кириллом и пошел сквозь цех обратно, в свою комнату.

Там было все как обычно, все были дома и занимались кто чем. Паша с Максом что­то мастерили себе, стоя у входа возле специального рабочего стола, а Ваня опять молча ковырялся в телефоне. Саша уже и не помнил, когда видел Ивана за другим занятием.

— Привет, чуваки, — устало сказал он, проходя в комнату и плюхаясь на тахту.

— Привет, — сказал Паша, отрываясь от работы.

Максим сжимал зубами какую­то деталь и поэтому только приветственно махнул рукой.

— Парни, представляете, Милана беременна, — проговорил он, закрыв глаза, чувствуя, как болит натруженное тело.

Паша с Максом бросили работу и подошли поближе.

— Да ладно! — недоверчиво протянул Максим.

— Серьезно тебе говорю, — повторил Саша, глядя на ребят, с вытаращенными глазами стоящих возле кровати.

Вдруг Ваня с каким­то совершенно исказившимся лицом встал и вышел из комнаты.

— Чего это он? — тихо спросил Максим, когда стихли Ванины шаги.

— Не знаю, — с горечью в голосе ответил Паша. — Ванек что­то совсем плох, по­моему... Переживаю я за него, — добавил он и о чем­то задумался.

— Так, а что с Миланой делать­то? — спросил Максим, нарушив повисшую в комнате тягостную тишину.

— Да не знаю я, — ответил Саша, уже почти засыпая. — Что тут поделать? Жить дальше... и молиться Богу. Хотя сомневаюсь, что сквозь такую толщу земли пробьются наши молитвы...

Следующие несколько дней напряжение на базе все возрастало — люди, голодные и злые, едва сдерживали себя, стычки и ссоры происходили на каждом шагу, продолжали свой бессмысленный бунт панки, постоянно докапывался до всех Силовик... Леня держался из последних сил, и Саша, совсем устав от всего этого, ждал, что вот­вот случится что­то страшное, но...

Но потом произошло событие, сильно изменившее привычное течение жизни в подземелье.

Саша возвращался из цеха, где они с Пашей и Максом помогали Кириллу установить новые емкости для расширения оранжерей. Парни остались в цеху, а Саша, вконец вымотавшись, пошел домой.

Погруженный в свои мысли, он как раз проходил мимо комнаты Силовика, когда со стороны лестницы, сверху, что­то оглушительно загудело, а затем раздался громкий хлопок, и Саша почувствовал резкий сквозняк, мгновенно пробравший холодом до костей.

Кожа покрылась мурашками. Туда, наверх, к выходу на поверхность давно уже никто не ходил — плотно закрытая тяжелая дверь была не особо интересным и радостным зрелищем, поэтому на лестнице уже лежал толстый слой пыли.

Саша, медленно переставляя предательски задрожавшие ноги, прошел и выглянул на лестницу. Метров через десять она круто поворачивала вправо, освещение над ней было выключено, и Саша, прищурившись, несколько секунд вглядывался в гнетущую темноту.

И тут он услышал сверху тяжелые размеренные шаги.

Саша тут же отскочил в сторону, чтобы его нельзя было увидеть сверху, обшарил широко раскрытыми от ужаса глазами пространство вокруг и поднял с пола обрезок металлической трубы. Сердце бешено колотилось, в висках пульсировала кровь, а слух обострился до предела.