Последние Врата

— Храни меня, Дева Мария! — прошептал я и полез в проклятую штольню.

Призрак вздохнул.

— Что вам сказать — ничего необычного в подземелье не было. Подземелье как подземелье: сыро, вода громко каплет, под ногами грязь, гнилые бревна едва выдерживают вес земли — не приведи, господи, затронуть хоть одно!

Присвечивая лампой, стал я пробираться между бревнами и шагов через десять наткнулся на первый сундук. Откинул кованую крышку — о господи! — доверху набит сундук золотыми монетами. Стал я поспешно набирать себе золото. Набил полную торбу, потом жадность немного отпустила. «Э, — думаю я, — надо обыскать другие сундуки. Кажется, ведьма упоминала о самоцветах?» Двинулся я дальше. Гляжу — сундуков десять стоит. Кинулся к одному, к другому. Какое богатство! Поди, у императоров столько сокровищ не наберется. Да что императоры! В самом Риме, в папских закромах, такого богатства не видывали! Золото в слитках, золото в монетах. Вот изумруды и жемчуга, а вот бриллианты, сапфиры. Искрятся камни в лучах масляной лампы, как на солнце. Высыпал я из торбы половину набранного мной золота, стал набивать ее камнями бесценными. А сам мучаюсь, думаю о том, почему мешка не прихватил. Столько всего! А торба — совсем маленькая, в ней и сотой доли не унести.

Совершенно ослепила меня жадность. Я расстегнул пояс, бросил на землю, стянул с себя штаны, завязал узлы на штанинах, принялся наполнять их сокровищами. Такая уж порода человеческая, все ей мало и мало. Вот уже я совсем нагой мечусь по подземелью — вся одежда набита золотом, но не могу остановиться. Руки дрожат от алчности, сам я дрожу от холода... — Призрак покачал головой. — Стыдно мне за себя. Как будто не барон я в те минуты был, а самый обычный голодранец, презревший всякое приличие ради горсти монет. Сейчас мне уже не так стыдно: за долгие годы я успел раскаяться и смириться с прошлым. А первое время совесть мучила меня ужасно. Н-да...

Когда наполнять стало нечего, я вспомнил о ведьмином коробе. Он лежал в уголке, неприметный. Еле отыскал его. Собрался уж было тащить короб и свои сокровища к ведьме, как вдруг что-то остановило меня. «Дай, — думаю, — загляну в короб. Вдруг ведьма соврала?»

Отвинтил я крышку, перевернул короб — а там телячья кожа, свернутая в рулон. Развернул я ее — какие- то надписи. Стал их разглядывать, да ничего понять не могу — грамоте я не обучен. «Ну, — думаю, — не соврала чертовка. Значит, беды никакой нет, если отдам ей письмо. Пусть проваливает вместе с ним в преисподнюю!»

Стал я собираться, грузить на себя сокровища. И тут вдруг заметил на земле свой пояс с мечом. А меч у меня был знатный, словами из писания украшен, а ручка — что крест у священника. Увидел я распятие и почувствовал себя так, как будто меня ушатом ледяной воды окатили. Жадность пропала, совесть взговорила. «Что же получается, подумал я. — Выходит, что я за золото свою христианскую душу продаю? Может, в письме и нет ничего колдовского, а все же оно ведьме принадлежит. А ведьма прислужница дьявола, и кто помогает ей, тот, значит, угождает ее хозяину. Ну, отдам я письмо ведьме, она помолодеет, сила вернется к ней. Возвратится тогда она в наше герцогство и примется творить зло пуще прежнего!»

И вот, чем дальше я размышлял, тем страшней и безвыходней казалось мне мое положение. Даже если я кинусь на ведьму с мечом, это мне не поможет: уж она наверняка защитит себя магией. «Оставаться в подземелье? Чушь! Это ничем не навредит ведьме. Проклясть ее? Она и без того уже проклята. Убить? Но как?!»

После мучительных раздумий я принял, наконец, решение. Это было единственное, что смог я придумать в те ужасные минуты, но даже сейчас, размышляя о той ночи, я уверен, что другого выхода у меня не было.

Решил я любой ценой затащить ведьму в штольню. Она ведь говорила, что это место для нее запретное, а значит, могло оказаться и смертельно опасным...

— И ваш план удался? — спросил, не выдержав, Генрих.

— В целом да, хотя я не рассчитывал на то, что случилось потом. А случилось вот что. Выбираясь из штольни, я протянул ведьме ее короб, а когда она приблизилась, крепко схватил проклятую за руку и вместе с ней бросился в яму. Но высота была небольшая, и падение, конечно, не причинило колдунье большого вреда. И все же ведьма взревела страшным голосом — я думаю, что заклятие, наложенное на подземелье, причиняло ей ужасную муку.

— Шварце-Хенде, помоги! — стонала ведьма. — Наш договор еще не закончился!

Но заклинание не позволяло демону пробраться в штольню, и он лишь выл в дыру от бессильной ярости.

Ведьма, корчась, попыталась оттолкнуть меня, поползла к веревке.

— Стой! Стой, нечисть поганая! — вскричал я. — Не сбежать тебе от барона! Уж скорее я отправлюсь вместе с тобой в ад, чем позволю тебе и дальше изводить волшбой и злобой род человеческий!

Схватил я ведьму в охапку и рванулся в глубь штольни.

— Умрем оба, если на то воля божья! Плачь, рыдай — час расплаты для тебя пробил! Уж слышу я голоса демонов, тоскующих по твоей мерзкой душонке!