Последние воплощения

Ради этого тела дикари даже не стали связываться с псами войны, позволив уволочь второй неупокоенный обрубок за ворота. Вокруг Воалуса сомкнулось сплошное море ненависти. Ему приходилось двигаться, чтобы не увязнуть в изрубленных телах. Он применял всё своё умение — и лишь несколько царапин появились на нём, и каждая была оплачена смертью нанёсшего её храбреца. Ярость всё нарастала, пока не затмила глаза кровавой пеленой, и Неназываемый смеялся от восторга в своём мрачном святилище.

Первым вновь осознанным впечатлением было огромное, кроваво-красное солнце, почти касающееся моря. Под ногами было несколько изуродованных трупов, измочаленных до неузнаваемости. День закончился, а бой отгремел ещё раньше.

Воалус даже не пытался вспоминать, что с ним происходило после того, как ярость Неназываемого затмила в его глазах весь мир. Он мог видеть только последствия. Армии под городом уже не было, очевидно, большинство полукровок погибло в схватке с избранными, а оставшиеся не сумели удержать разрозненные племена. Трупы в беспорядке были разбросаны вокруг города, но самая чудовищная свалка была у главных ворот. Там, где начали свою работу избранные, и где псам войны пришлось выдержать последний штурм после того, как оставшийся забыл про разум.

Воин медленно побрёл к городу, стараясь не смотреть по сторонам. Священный меч он нашёл примерно на полпути к городу. Очевидно, оружие мешало ему после того, как враги побежали. Здесь было и несколько трупов атлантов, очевидно, самые храбрые пытались привести его в чувство и направить к воротам, где последние сохранившие разум дикари ломали ворота.

Ярость и напор полуживотных внушали невольное уважение. Ворота представляли собой жалкое зрелище, изрубленные и разбитые заклинаниями, обрушившиеся под тяжестью безумцев, утративших страх перед смертью. Стены домов тоже несли на себе многочисленные следы яростного боя, мостовые были все в бурых потёках, но от трупов уже успели избавиться.

Город устоял, заплатив немалую цену за спасение. Хмурые горожане и немногочисленные рабы возились с новыми створками ворот, хотя вряд ли в ближайшее время найдутся безумцы, решившие вновь испытать крепость белых стен.

Воалус медленно шёл по замусоренным улицам, и ему казалось, что город пал перед мощью штурмующих. Нигде не было видно пьяных солдат, пьющих в честь победы и в память о павших сослуживцах. Не плясали уличные танцовщицы, завлекая мужчин томными взглядами в тенета любви. Не было слышно ни музыки, ни стихов, и даже уличные торговцы не торопились расхваливать свой товар, как будто устыдившись своей каждодневной лжи.

А за завоевателя вполне сошёл бы избранный, неспешно шагающий к храму Неназываемого. Сотни и тысячи взглядов неотступно сопровождали его. Каждый встречный склонялся перед ним до земли и спешно уходил в ближайшую подворотню, чтобы присоединиться к безмолвным наблюдателям. Он был сегодня победителем, спасителем и тенью одного из великих покровителей города, но к нему не спешили с лестью и дарами, и не было во взглядах любви и восхищения.

Родной город в который раз предал его.

Прохожие, среди которых было немало знакомых или друзей, не торопились признать Воалуса и пригласить его на выпивку или сыграть в кости. Точно так же, как и сам он, эти люди считали мгновения оставшиеся до заката, когда жуткий труп утратит подобие жизни, влитое в него богом войны. Только немногие уцелевшие псы войны следовали за своим вожаком, такие же безжалостные и кровожадные — но живые.

Жить! Смаковать каждый глоток воздуха и каждое биение сердца! Любить и ненавидеть, сражаться и пьянствовать, просыпаться каждый день с больной головой в постели с очередной незнакомой женщиной. Болеть и страдать, испытывать жажду и холод, просто существовать!

Воалус и не представлял, как ему не хочется покидать этот жестокий мир и свои нелепые страсти. Должно быть, слишком жестоко требовать от человека, чтобы он умирал второй раз за день. Его влекла в храм Неназываемого призрачная надежда на спасение. Ведь один раз ему уже удалось отсрочить окончательную смерть, почему бы не повторить удавшееся.

Сегодня кровожадный бог насытился вволю. Ужасные крики пытаемых на алтарях дикарей, должно быть, можно было услышать с другого конца города. Нескончаемым потоком к храму волокли искалеченных, изуродованных дикарей, всё ещё способных испытать боль под искусными руками жрецов, наполнить всё ещё текущей кровью один из бесчисленных бокалов безжалостного божества.

Воалус шагнул в жаркую, наполненную кислой болью и солёной кровью полутьму храма и внезапно успокоился. В этом мрачном святилище он уже умер один раз — и поднялся, чтобы свершить свою месть. Он оплатил дар бога. Оплатил с лихвой. В эту ночь умерло погубившее его семейство, умерли все его враги и недоброжелатели. В этот день умерли тысячи дикарей — и Воалус был причиной половины этих смертей. Бояться больше нечего, ведь он и так мёртв.