Последние пассажиры

Плотоядный хищник каким-то образом добрался снаружи до окна под потолком станции и остался незамеченным для всех кроме Родьки. Сейчас он восседал на пирамиде ящиков. На самой вершине этой пирамиды, как царь пирамиды пищевой. Он оскалился в злобной улыбке, предвкушая скорую расправу над двумя обреченными уже недочеловеками. Его оскал не оставлял сомнений в их участи. И блеснуло в полумраке его оружие. Странного вида меч. И он прыгнул вниз. На нижнюю ступень. Еще ниже. Еще прыжок. А антилопы-гну, как и положено глупым травоядным, продолжали яростно друг друга бодать, не заметив как рядом с ними оказался плотоядный хищник в тельняшке, шинели и черном берете.

Моряк занес свой меч, и Родька со всей силы зажмурилась.

* * *

Внизу ветер практически не ощущался. Но там. В небе, он сильно гнал тучи, освободив от них рваные островки чистого неба. Раскачивались деревья, что были повыше.

— Ты убил их… — прошептала обнимающая своего оранжевого зайца Родька. Она сидела на старом поваленном дереве недалеко от станции и смотрела в небо.

Моряк сидел рядом. Спиной к ее спине. Курил и тоже смотрел в небо, то и дело, бросая взгляд на припаркованный неподалеку БРДМ.

— Вообще-то, их убила ты. — Невозмутимо ответил он.

— Чего?

— А того. Ты стала причиной смерти всех этих людей. Ты стала катализатором того безумия, которое погубило всех и оставило лишь нас двоих в качестве последних пассажиров это треклятого электропоезда.

— Это жестоко и подло так говорить. Ты же сам разрубил Жигана и Клима.

— А не надо было? Отчего ты так тряслась тогда под вагоном? Может у тебя сомнения насчет их намерений касающихся тебя?

— Нет. Но мне не нравится, что ты меня обвиняешь.

— Я моряк. А у нас на флоте говорят, что женщина на корабле, быть беде. Вот именно поэтому.

— Я не понимаю.

— Ну и дура.

— Прекрати! — воскликнула Родька. Она толкнула его в спину и обернулась.

— Прости, — тихо хихикнул Моряк.

Она обиженно вздохнула и прошептала.

— Хоть ты меня не обижай. Пожалуйста…

— Прости сестренка. Не буду. — Он кивнул.

Родька почувствовала, как ком подкатил к горлу, и захотелось плакать. Настолько трогательно прозвучало это слово. Сестренка.

— Как тебя зовут? — сдерживая слезы, спросила она.

— Илья. Илья Крест. — Ответил Моряк.

— Крест это кликуха?

— Крест — это Крест. Крикуха у меня Ахиллес. Хотя недавно кое-кто настойчиво называл меня людоедом. Мне почти нравится, стало. — Он снова усмехнулся.

— Людоед? — Она посмотрела на него через свое плечико. — А что. Тебе идет.

— Спасибо. — Он кивнул.

— Не обижайся. Я в хорошем смысле.

— Ну конечно в хорошем. — Хмыкнул он. — Как еще иначе можно людоедом прослыть…

— Да ладно тебе…

— Я не обижаюсь.

— Вот и хорошо. — Вздохнула Родька. — А почему ты мое имя не спросишь?

— Да зачем. Я уезжаю. Так что больше не свидимся.

— КАК!

— Да вот так. Мне тут больше делать нечего.

— И ты бросишь меня?! — она вскочила и, зайдя спереди, пристально посмотрела Илье в глаза.

— Я сделал для тебя и так много. И времени потерял немало. А сейчас ты обуза.

— Что?! Да что ты такое говоришь?!

— Женщина на корабле…

— Да иди ты с этой чепухой!

— Вот и пойду. Поеду точнее. — Крест поднялся на ноги.

Она схватила его за шинель.

— Боишься соблазна перед молодым девичьим телом?! — она зло усмехнулась, и было в этой усмешке нескрываемое отчаяние.

Он резко оттолкнул ее и обнажил самурайский меч, свирепо сверля ее взглядом.

— Еще что-нибудь эдакое ляпнешь, снесу голову.

— Это ты умеешь. Я видела. Но я же пропаду одна! Я даже не из этого города!

— Вот как? А откуда?

— Из Москвы я.

— Надо же. И как тут оказалась?

— У бабули гостили семьей, когда случилось все…

— И где твои родители?

— Неужели непонятно? — она повесила голову. — Нет в мире справедливости. Бабули не стало. Матери тоже. А этот живой…

— Кто? — спросил Моряк.

Родька подняла заплаканные глаза.

— Мой отчим. Я убежала от него потом. Он хотел сделать со мной то же самое, что и эти двое, которых ты зарубил. Он ищет меня. Я боюсь…

Крест вздохнул, глядя в сторону и извлек из внутреннего кармана шинели фотографию, которую забрал у казненного им каннибала.

— Держи, — он протянул карточку девочке. — Он больше никогда тебя не найдет.

Родька с изумлением смотрела на фотографию.

— Это же я… Мне тут десять лет… Откуда она у тебя?

— Долгая история. Могу сказать только, что справедливость все-таки иногда торжествует. Твой отчим сейчас в аду, и то, что он хотел сделать с тобой, делают с ним черти.

Родька вдруг прижалась к нему и обняла.

— Ахиллесик… Людоедик… Крестик… Миленький. Ты же меня сестренкой только что назвал. Не бросай меня. У меня никого кроме тебя нет. Кроме тебя и этого зайца рыжего…

Он тяжело вздохнул. Обнял ее одной рукой за плечи.

— Ну, хорошо. Как тебя зовут?

— Наташа. Родионова Наташа.

— А почему Родька?

— Ну, из-за фамилии. Мама часто так называла. — Девочка грустно улыбнулась. — Но я ведь из этого детского прозвища выросла. Правда?

— И как прикажешь тогда тебя величать? Наталья?

— Нет. — Она поморщилась. — Так отчим меня называл. Не хочу.

— А как тогда.

— Нордика, — после минутной паузы ответила Наташа. — Так суровей, взрослей, ну и, брутальней.