В восемь часов школьный сторож открыл двери спортзала и подпер их снаружи, чтобы они не закрылись от ветра, как будто только это мешало нам войти. Я видела, что творится в спортзале, только урывками, в те мгновения, когда «дворники» на ветровом стекле машины Морган сметали с него пелену воды. Тренер Дин принес из раздевалки несколько полотенец и расстелил их на паркетном полу. Остальные взрослые, которые должны были следить за порядком: мистер Лэндо, мисс Кэй, директриса Банди, – какое-то время стояли кружком и разговаривали, потом принесли раскладные стулья и, усевшись на них, принялись молча скучать. Внутри было совсем мало старшеклассников – только те, кто входил в комитет по организации балов, вроде Элизы, и те девушки и ребята, которых их родители подвезли к самым дверям. Кто-то выстроил на столе для еды пирамиду из банок с газировкой, несколько парней гоняли по пустому танцполу мягкий поролоновый мяч, а две девушки покачивались в такт музыке, которая нам была не слышна.
Все остальные ребята угодили в ловушку.
В хреновом положении оказались все, но думаю, особенно отстойно чувствовали себя мы, девушки, потому что парни были одеты в свои повседневные брюки цвета хаки и рубашки на пуговицах, ничего особенного, а вот девушки разоделись в пух и прах. К тому же мы были одеты так, как положено одеваться в погоду, которая обычно бывает в мае, а не в такую, которая стояла на дворе сейчас. А значит, регуляторы подогрева в наших машинах были в эти минуты повернуты вниз, в сторону наших голых ног, бронзовых либо от автозагара, либо от ультрафиолетовых лучей в солярии, но никак не от весеннего солнца. Они ужи давно потеряли всякую чувствительность от холода. К тому же мы сбрызнули себя слишком большим количеством духов, благоухающих ароматами цветов или свежеиспеченных бисквитов, потому что после зимы воздух в нашей школе все еще пах перегретыми металлическими батареями.
А хуже всего было то, что надетые нами на бал самые красивые весенние платья были сейчас скрыты под зимними куртками и пальто.
Моя удлиненная пуховая куртка с капюшоном выглядела отнюдь не лучшим образом после двух лишних месяцев носки. Я потеряла от нее пояс, который прежде не давал ей смотреться как спальный мешок с рукавами. К тому же ее давно было пора постирать, но я боялась, что она не выдержит прокручивания в барабане стиральной машинки. Уже сейчас, стоило мне сесть, из ее швов вылезали перья, как будто я была не шестнадцатилетней девушкой, а линяющим гусем.
Скоро мы все узнаем, что частично виной тому, что случилось позже, были эти самые холода. Земля так и не оттаяла после зимней стужи и оставалась промерзшей на пять дюймов в глубину и твердой, как бетон. Так что дождю просто было некуда деваться, не во что впитываться. В то время я этого еще не знала, а если бы и знала, мне, наверное, было бы это тогда неинтересно. Меня тогда бесило одно – то, что сейчас я вынуждена прятать под курткой свое платье.
Морган уронила голову на руль:
– А что если он не перестанет? Как ты думаешь, они отменят бал и разошлют нас по домам?
Я тоже этого боялась, но затрясла головой, как будто сама мысль о таком исходе казалась мне нелепой:
– Нет уж! Банди же не слепая, она видит, что мы все ждем здесь. И нам совсем необязательно дожидаться, когда дождь перестанет совсем, просто нужно, чтобы он хоть немного стих.
В то время как я с течением времени приходила во все более и более радостное возбуждение, с Морган происходило прямо противоположное. Я была похожа на бутылку с газировкой, которую все время трясут, увеличивая количество пузырьков газа, а из подружки газ, казалось, наоборот, постепенно улетучивался, так что скоро его не останется совсем.
Изначально Морган собиралась надеть свое платье, приготовленное к Весеннему балу, еще и на выпускной вечер в школе Уэса. Темно-зеленое, без бретелек, оно открывало плечи, имело плоеный прилегающий корсаж с вырезом в форме сердечка и пышную длинную юбку, доходящую до земли. Я боялась, что оно будет слишком похоже на наряд, однозначно надеваемый только на выпускной, но сегодня моя подруга просто надела к нему другие аксессуары, заменив сверкающие украшения из горного хрусталя на свою повседневную серебряную подвеску в форме подковы и вдев в уши крошечные сережки-колечки. При этом она наложила на лицо совсем легкий свежий макияж, ограничившись мерцающими тенями, тушью и клубнично-алым блеском для губ. В этот вечер Морган так гордилась своим видом, но теперь ей наверняка стало казаться, что она только зря старалась.
Я очень надеялась, что ниже градус ее настроения уже не опустится.
– Ты сегодня такая красивая, что я подумываю, а не послать ли мне Джесси куда подальше и не лечь ли сегодня в постель с тобой, – засмеялась я.
Морган улыбнулась грустной, вымученной улыбкой.