Последние парень и девушка на Земле

– Я сделала то, что считала правильным.

Ливай делано рассмеялся:

– Может быть, правильным для себя. И для твоего отца. Ты хотела выиграть, вот и все! Ты хотела выиграть, и тебе было совершенно все равно, что, делая это, ты подставляешь меня.

Даже в эту минуту от меня не ускользнула вся ирония ситуации. Ведь всего несколько мгновений назад со мной то же самое проделал мой отец. Свои истинные планы он хранил в тайне, не доверяя их никому. Все было так, как сказала мама. Мы для него не были на первом месте. А я не поставила на первое место Ливая. Оба мы поступили нечестно по отношению к людям, которые вроде бы были нам небезразличны. И теперь это обратилось против нас самих.

– Я хотела заставить их поступить справедливо по отношению к твоей маме и всем тем, кто похоронен на этом кладбище. Да, конечно, это помогло бы моему отцу. Но это помогло бы и другим людям.

Но вместо того, чтобы понять меня, посмотреть на это дело с другой стороны, Ливай огрызнулся:

– Ну конечно! Я рассказал тебе про свою мать, рассказал то, что не рассказывал никому. Ты бы даже не вспомнила о кладбище, если бы его не показал тебе я.

– Ты дорог мне, Ливай. Ты так мне дорог. Именно для того, чтобы сказать об этом, я и пришла сегодня к тебе домой.

Он закрыл глаза и откинул назад голову, и я поняла, что он об этом думает, думает о том, как мы чуть было не поцеловались. Как же я хотела вернуться в ту минуту и все сделать по-другому.

– Самое худшее – это то, что если бы ты меня попросила, то я бы разрешил тебе взять эту дурацкую бумагу. – Услышав, как Ливай это говорит, я поняла, что он говорит правду. Он бы так и сделал. У меня перехватило дыхание. – Я делал все, о чем ты меня просила, с тех самых пор, когда все это началось. Я знаю, что заслужил твое доверие. Но ты просто вывела меня из игры, Кили. Так что перестань притворяться, что ты пришла к нам домой ради меня. Потому что это не так.

Вот тогда я и поняла, что мне больше нечего сказать Ливаю, я все умудрилась испортить.

И моему отцу тоже нечего было сказать мне.

И все же я попыталась:

– Мой отец… все это было совсем не то, что я думала. Он вовсе не пытался спасти Эбердин из благородных побуждений. То есть, может, вначале и пытался, но потом нет. Честно говоря, я даже не знаю. Если бы я знала, что я… – В этот миг я уже рыдала. – Я не хотела никому делать больно. Я совершила ошибку, хотя была уверена, что все делаю правильно.

Ливай покачал головой:

– Это уже не имеет значения. Все кончено. И в сущности, ты мне даже помогла. Я рад, что Эбердин уходит под воду, потому что теперь я уверен, что не увижу тебя больше никогда. – И он боком прошел мимо меня.

Примерно через час отец вышел из кабинета, бледный, с потухшим взглядом. В руке у него был лист бумаги. Он не смотрел на меня, а я не смотрела на него. Мы сели в его пикап, и до дома нас сопровождали две полицейские машины. Один из полицейских отдал мне мурлыкающего Фреклза. Кто-то, наверное, Ливай, вынул его из картонной коробки и пересадил в настоящую переноску для кошек с мягким махровым полотенцем внутри. К этому времени дождь лил уже так, что и не описать, и улицы были залиты водой еще больше, чем тогда, когда нас на лодке перевозили в спортзал. Другой полицейский дал нам несколько картонных коробок, чтобы уложить вещи, но за то время, пока он нес их от своей машины до нашего дома, они размякли, и в них уже невозможно было что-либо положить. Но ему, судя по всему, было все равно.

– У вас есть тридцать минут, – сказал полицейский.

Я даже не знала, что я засовываю в коробки, так сильно я рыдала. Отец вошел в мою комнату, чтобы помочь мне, но я заорала, чтобы он убирался вон.

Тридцать минут спустя мы сели в пикап отца. Полицейские машины поехали за нами опять, на этот раз до скоростного шоссе. Когда мы доехали до городских границ Эбердина, они потихоньку отстали. Держа переноску для Фреклза на коленях, я повернулась на своем сиденье и стала смотреть, как мой родной город исчезает за пеленой дождя. Слезы, не переставая, текли у меня из глаз.

– Я думал, все будет по-другому, – тихо сказал отец.

И хотя я была страшно на него зла, мне пришлось кивнуть. Надо было отдать ему должное хотя бы в этом.

Это разбило мне сердце. Потому что отец не был плохим человеком. Как и я не была плохой. Так как же вышло, что мы оба все так загубили?

Глава 39. Вторник, 11 октября

Солнечно, прохладно, максимальная температура сорок пять градусов по Фаренгейту.