Последние Каролинги

В мае Лотарь решил на большом собрании предать архиепископа Реймса суду, обвинив его в предательстве. Собрание состоялось в понедельник 11 мая, в Компьене. Из лотарингцев присутствовали герцог Карл и граф Ренье,[185] из французов Герберт де Труа, Гибуин, епископ Шалона (на Марне), Адальберон, епископ Ланский. Граф Шартрский, Эд, задержанный неизвестными делами, там не присутствовал. Архиепископ Реймса представил речь в свою защиту в том виде, в каком она была составлена его другом Гербертом: «Меня обвиняют в коварстве и предательстве королевского величества. Говорят, что я виновен в том, что позволил моему племяннику, реймскому клирику, покинуть епархию, чтобы отправиться ко двору иноземного короля[186] и добиться от него епископства на территории королевства, которое мой сеньор, король Лотарь, собирался потребовать себе как свое наследственное владение, и в том, что я пожаловал моему племяннику, без разрешения и согласия моего господина, духовный сан».

Оправдательная речь.

В то время, когда мой сеньор король Лотарь еще не владел королевством Лотарингией и еще не обнаруживал желания вернуть его себе, я получил в заложники сына моего брата, пообещав вернуть его немедленно на свободу и его семье, если со временем этого потребуют обстоятельства. Когда мой сеньор сделался опекуном императорского сына и получил заложников вследствие этого, мой брат (Годфрид) неоднократно требовал вернуть назад своего сына, и так как я не торопился, он упрекал меня в нарушении слова и воззвал к высшему Судии, который на страшном суде отмстит за оскорбленное доверие и родственные узы. Мой сеньор не предупредил меня, что желает получить назад королевство, речь шла только об опекунстве. Вовсе не запрещая мне отпустить моего племянника, клирика, он даровал мне на это разрешение с благосклонностью, что, по крайней мере, выходит из донесений моих посланцев, правда, при условии, что он исполнит все, что обещал его отец. Я позволил тогда моему племяннику уехать, но потребовал, чтобы он поклялся хранить чистосердечно верность в деле, которое повлекло за собой передачу заложников; этой клятве он остался верен до сих пор, и думаю, будет верен ей в дальнейшем. Если я и посвятил его в диаконы – и пресвитеры, для того чтобы, избавившись от нашей власти, он не подпал под власть другого, /а также/ чтобы пресечь путь злым наветам, которые появились бы против нашей церкви, если бы иподиакон попал в епископы; впрочем, сан диакона и священника не дает право ни на области, ни на города, ни на деревни, входящие в состав земных королевств, но налагают обязанности только в небесном царстве – бороться с пороками и нести добродетели. Везде, где бы я ни обвинялся в предательстве и коварстве, я показал, я думаю, что сдержал свое слово и, несмотря ни на что, сохранял верность моему сеньору» (82, № 57).