Последние Каролинги

А из леса вокруг башни Тьерри выкатывались, выбегали и выползали существа, похожие на чудовищ ушедшей ночи. Обросшие бородами, словно медвежьей шерстью, одетые в посконину, провонявшую от грязи и нищеты, они несли на плечах рогатины, держали в руках дубины. Лесные люди, заскорузлые, как корневища, одетые в звериные шкуры, вместо оружия волокли колья, обожженные в кострах. В плащах из вороньего пера шли ловцы птиц, добытчики дикого меда несли палицы из турьих костей. Теребильщицы льна, чьи желтые, иссохшие груди бесстыдно свисали из прорех, вопили надрывно и дико. Уроды — искалеченные войной, изломанные пытками, изувеченные господами, а среди них насупленный пузырь Крокодавл и Нанус, рыночный мим с паучьими членами, — оглушительно свистели, мяукали, выли, орали. В мгновение ока поляна вокруг замка Тьерри, словно огромная чаша, наполнилась ими до краев.

— Отдай Эттингов! — требовали передние, колотя в ворота и яростно царапая камень стен. — Выпусти Эттингов, кровопийца! Сегодня их, а завтра до нас доберешься?

И вся гуща леса рокотала, угрожая.

Углежоги, которые от рождения не мылись, отчего сверкали белками, словно черти, свалили столетнее дерево, проворно очистили от ветвей и его стволом ударили в ворота, разом выдохнув: «Ыр-р!»

На холм, где некогда руководил штурмом Эд, круглощекие крестьянские сыновья внесли на плечах носилки из мягких ивовых ветвей. В носилках сидел старец Гермольд. Приложив ладонь к уху, он чутко вслушивался в грохот осады. За ним въехали единственные конные из всей массы осаждающих — Винифрид, который из-за ног, обожженных Тьерри еще в прошлом году, не мог ходить и которому крестьяне добыли лошадку у какого-то проезжего аббата, и Азарика на верном Байоне. Лесные люди настороженно косились на ее блестящий рыцарский панцирь.

— Вчера они там были живы, — уверяла она. — Я слышала их…

— Азарика, — сказал Винифрид печально, но твердо, — а я знаю Тьерри и его скорпионьи повадки. Если б той осенью ты не выбила из его руки меч, он покончил бы с нами еще тогда… Они мертвы.

— Итак, — решил слепец, — времени терять мы не можем. Вдруг к нему подоспеет подмога? Поскольку ты, Винифрид, согласен, мы пойдем на крайнее. Придется изжарить его, как перепела в горшке!

— Как перепела в горшке! — подхватили его приказание углежоги, медовары, лесорубы и дружно потащили из леса сушняк, обкладывая стены.

Взвился огонь, и запахло едким лиственным дымом.

Но ворота вдруг со скрипом раздвинулись. Оттуда ковыляли, торопясь, три сгорбленные, изможденные фигурки. Все умолкло, только в небе кружило потревоженное воронье.

Следом за пленницами вышел Тьерри, держа перед собой на пике развернутый свиток и выкрикивая:

— Я не виновен в их заточении, вот у меня приказ Эда…

Он не успел договорить. К нему протянулись десятки рук, корявых, выдубленных землей и навозом. Тьерри попятился, но было уже поздно. Они, как клешни, вцепились в его жилистое, вечно голодное тело, вырвали его глаза, отщипывали по кусочку, вкладывая в каждый щипок всю ненависть ко всем Тьерри в окружающем мире.

— Теперь по домам, — сказал Гермольд. — Мыши съели кота, и живо в норки!

— На Париж! — исступленно крикнул Винифрид, привстав в седле. — Пощиплем главного насильника! На Париж!

— Ты с ума сошел! — кинулась к нему Азарика.

— На Каталаун! — закричали углежоги из Сильвийского леса, который был на границе с Каталаунским графством и сильней всего страдал от бесчинств Кривого Локтя.

— На Мельдум! На Квиз! На Компендий! — требовали крестьяне, окрыленные легкой победой.

Каждый выкрикивал название замка своего притеснителя, и лес отвечал им рычанием: «Ыр-р!»

Гермольд скомандовал добровольным носильщикам, и те подняли его легонькое старческое тело над толпой. Ссылаясь на свой опыт (участвовал в тридцати трех сражениях!) и на свое предчувствие (певцы ведь разговаривают с самим богом!), старец предупреждал, что лесным людям не выдержать натиска панцирной конницы, что нет у них ни таранов, ни баллист для осады замков…

— Лучше уж, — предложил он внезапно, — идемте в Лаон! Там Карл, посланный нам богом император. Говорят, он добрый, очень добрый…

— Карл Великий! — в восторге закричал народ, который мало разбирался в том, какой по счету из Карлов царствует. — Аой, наш великий Карл!

И напрасно Винифрид твердил, надрываясь, — на Париж, на Париж! Его уже никто не слушал, тем более что Крокодавл вздыхал подобно землетрясению: «Лаон! Лаон!» — и ему вторили все уроды.

— Отец! — подъехала Азарика к Гермольду. — Что ты задумал? Добр ли Карл или не добр, но ведь он же просто пешка! Зачем ты ведешь к нему этих простаков?

Гермольд помолчал, подняв незрячие глаза к солнцу.

— Иначе они станут громить замки, и это для них окончится хуже.

— Что же делать? — в отчаянии вскричала Азарика.

— А по мне, — махнул рукой Винифрид, — как раз бы и начинать с замков. По пояс влез — ныряй по горло! Пусть бы мы все погибли, но если б каждый убил по барону, перевелось бы их волчье племя!