Последние каникулы

— Стучит? — облегченно улыбаясь, спросил его Вадик прямо в ухо.

Дядя Саша прислушался к своим ощущениям и осторожно глубоко вздохнул. Он начал бледнеть, слабеть, и Вадик мягко опрокинул его на овчины. Дядя Саша молча полежал, медленно вздыхая и приложив, словно придерживая сердце, р/ку к груди. И было тихо.

За дверьми горницы молчали. Прислушивались.

Потом почти прежним своим голосом дядя Саша позвал:

— Надь!.. Заходи! Готово!.. — Он перевел взгляд на Вадика. — А хорошо–то как!.. — на пробу крикнул он.

Двери горницы распахнулись, на веранду полезли какие–то мужики с мятыми лицами, проскользнула осунувшаяся лицом Надежда. Все они обступили дядю Сашу, вытянувшегося в облегчении на овчинах, переглянулись и стали неуверенно улыбаться. Дядя Саша вдруг засмеялся.

— Конец кино! — сказал он и притянул к себе за руку Надежду. Она села рядом, закрыла глаза руками и затряслась то ли в слезах, то ли в смехе.

— Живой, Саня? Оклемался? — загудели приятели, неуклюже похлопывая дядю Сашу по плечам, по голове.

— Дай пять, доктор, — сунул руку черный и на медведя похожий мужчина. — Выручил… Медицина!.. — От него крепко пахло соляркой. — Ну, ты даешь! — Он все держал Вадика за руку.

— Ладно, веселая компания, — освобождаясь от черного мужика, сказал Вадик. — Веселитесь дальше. — Он встал, оглядел их всех. — Дядь Саш! Тебе теперь ни грамма нельзя — а то повторится. И уже так легко не отделаешься. — Он посмотрел на раскинувшегося в слабости егеря. — В следующий раз можешь… того…

В почтительной тишине он измерил егерю артериальное давление и, покопавшись в чемоданчике, нашел пузырек, напоил каплями дядю Сашу и Надежду. Они выпили капли и заморщились. От едкого запаха все закрутили носами, попятились…

Марь — Андревна вдруг встала, щелкнула замком саквояжа и, перешагнув через ноги дяди Саши, вышла. Надежда проводила ее взглядом и повернулась к Вадику. А он подмигнул ей.

— Доктор, уважь!.. — подсунулся к Вадику черный мужик со стаканом и початой бутылкой, но Надежда оттолкнула его.

— Спасибо, доктор! — сказала она, тррнув рукой лицо, бледное и усталое. — Спасибо.

Она вышла за ним на крыльцо и хотела, видимо, что–то сказать, но вдруг они услышали всхлип — где–то за углом егерского дома плакала та женщина, которая разбудила Вадика. Теперь он разглядел, что–то яркое на ней было короткой розовой комбинацией, открывающей полные белые ноги. — Не плачь, Вера, — весело сказала Надежда и подошла к ней. — Кончилось все. Вон — уже смеется!.. — И верно, среди возбужденных голосов слышался тенорок дяди Саши, — Иди в дом. Голая ж ведь. — Надежда покосилась на Вадика, улыбнулась. — Чего дрожишь–то? Доктор не кусается.

— Я видела… — всхлипнула женщина. — Чего он сделал…

Вадик засмеялся.

— Не реви! — сказал он ей, этой толстой и крупной девушке, продавщице из магазина. — Обошлось.

Надежда, обняв, увела продавщицу в дом; оттуда уже потянуло запахом табака, какой–то еды, донесся топот, гудение голосов. Вадик огляделся. С высокого крыльца егерского дома был виден весь их лагерь — и изба бывшего клуба с распахнутой дверью его клетушки, и длинное здание столовой, и две белесые палатки, растянутые под кроной старого» дуба, и флагшток с обвисшим вымпелом «ССО Лес–тех‑2», а правее, из–под высокого берега, заросшего травой и крапивой, слышался спокойный плеск воды. Само водохранилище, «море», было еще закрыто висящим над водой туманом. Там, где он приподнимался, вода глянцевато блестела, была спокойной, и мостик, около которого, как впаянные в олово, застыли лодки, был сух. Солнце даже через туман начинало греть лицо, и по тому, как высоко было еще холодновато–голубое небо, по полосе облаков, лишь только отступающей к горизонту, Вадик понял, что день будет жаркий.

На сырых досках 6 осиком стоять было холодно, и Вадик бегом вернулся в медпункт.

Был седьмой час утра. Ложиться спать не имело смысла, поэтому Вадик, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить ребят, навел порядок в своей клетушке и, захватив полотенце, ушел на берег и там приступил к так называемым водным процедурам: ну, разумеется, как врач он верил, что «в здоровом теле — здоровый дух — " и что «личный пример — наиболее действенная пропаганда».

Через полчаса, возвращаясь, он поднялся на обрыв, над которым был разбит лагерь их студенческого стройотряда, увидел, колыхающийся над печной трубой кухни дымок, еще слабый, жидкий, и завернул туда.

— Привет! — сказал он с порога. Сережа–комиссар, такой могучий, что при своем

среднем росте был похож на печь, рядом с которой он сейчас сидел, кивнул ему. Из–под темного волнистого чуба на Вадика глянули глубоко посаженные карие глаза.

— Работа спать не дает? Переполох был?

— Ничего особенного, — пренебрежительно отозвался Вадик. — Больше шума, чем дела.

— Доброе утречко! — высунувшись из–за фанерной перегородки, делящей столовую на кухню и зал, сказала маленькая Таня, брызнула в Вадика белозубой улыбкой, а Оля, Оля Смирнова, не показалась и голоса не подала. Она стояла у печи, спиной к Вадику.