Последние грозы

Вскоре он тяжело заболел и в 1951 году умер. Я понял, что должен написать книгу именно о Вишневском.

Я стал искать писателей, которые близко знали его. Их оказалось не так уж мало: Николай Тихонов, Леонид Соболев, Николай Чуковский, Виссарион Саянов, Борис Лавренев, Александр Яшин, Петр Вершигора, Александр Жаров, Леонид Леонов, Виктор Перцов. Кто-то рассказал о том, как Вишневский, оказавшись во Флоренции, сидел над оригиналами Леонардо да Винчи в отделе рукописей галереи Уффици; кажется, Вершигора или же Азаров обратили мое внимание на примечательный факт: на 1-м Всесоюзном съезде писателей Вишневский во весь голос говорил о Ленине как о военном стратеге, как о самом глубоком, самом интересном, самом блестящем полководце и военачальнике во всей мировой истории. Выступление взбудоражило не только писателей, но и многих историков.

Яшин рассказал, какую нежную заботу проявлял Вишневский о писателях в осажденном Ленинграде — а их насчитывалось двести!

Адмирал Флота Советского Союза Иван Степанович Исаков не без юмора поведал, как ему не удалось вывезти из Ленинграда Всеволода Вишневского: отлет из блокадного Ленинграда был для Всеволода Вишневского — по его кодексу воинской чести, кодексу партийца, политработника и балтийского моряка — подлым дезертирством.

Когда уже после смерти Вишневского стали появляться тома собрания его сочинений, с повестями, рассказами, пьесами, сценариями, очерками, статьями, дневниками, с неоконченной эпопеей «Война», я наконец разгадал сущность его творчества: книги — это был он сам, его беспокойная, мятущаяся душа; с первой до последней строчки — его легендарная биография.

И постепенно я утвердился в мысли: да, Вишневский — герой гражданской войны. Он выплеснул себя в своих произведениях — по сути, сказал о себе все. Книга о нем была бы лишь биографическим очерком, пересказом того, что уже содержится в томах собрания сочинений. Его судьба уникальна. А мне хотелось показать эпохальное явление — гражданскую войну через судьбу выходца из глубин народных. В подобном замысле Вишневский, разумеется, может занять свое место. Но только как один из участников событий.

Таким образом, мой первоначальный замысел показа гражданской войны через биографию Вишневского лопнул, рассыпался.

Я был в растерянности. Не сделать ли главным героем Папанина, о котором упоминал Вишневский? Родился в семье матроса, прошел гражданскую войну матросом… Удивительный взлет к всемирной славе! Он как бы соединил в своем лице несколько эпох, включая современность…

Признаться, я понимал, что из-за уникальности судьбы этого человека, живущего опять же внутри своей величественной легенды, все может свестись к идеализирующему биографизму. И после долгих раздумий решил оставить Ивана Дмитриевича в покое. Чапаев был бы в самый раз… если бы о нем не написал Фурманов… Я безнадежно опоздал!

Я искал. Но словно бы помимо воли самого писателя в его мозгу идет беспрестанная работа отбора. На пути к теме гражданской войны я давно вынашивал замысел показать революционный процесс в Монголии, где жил около шести лет. Материал собрал в свое время солидный, общался с бывшими партизанами, встречался с ближайшими соратниками Сухэ-Батора Чойбалсаном, Бумацэндэ, с женой и сыном Сухэ-Батора. Художественной книги о герое гражданской войны, вожде монгольской революции Сухэ-Баторе в ту пору не было ни на русском, ни на монгольском. И я считал своей задачей выполнить эту работу. Во всяком случае, Вишневский, если бы ему представилась такая возможность, не прошел бы мимо темы национально-освободительной борьбы. Побыв в Испании всего несколько дней, он создал фильм-поэму «Испания».

И я написал книгу о Сухэ-Баторе, о его соратниках, о сибирских партизанах, героях гражданской войны и других советских командирах. Через Блюхера события в Монголии переплелись с событиями в Советской России. Но как я и сам понимал, книга о Сухэ-Баторе — лишь ступенька на маршевой лестнице, ведущей к эпосу огневых лет. Постепенно я понял, что стремление писать о гражданской войне возникло не после встречи с Вишневским, а гораздо раньше: наверное, еще в Монголии, в Сибири, на Дальнем Востоке, где воздух был перенасыщен легендами о битвах Народно-революционной армии Дальневосточной республики, о событиях на КВЖД, на Хасане и Халхин-Голе. А может, осмысление событий гражданской войны, которая проходила и в тех местах, где я родился, началось еще в юности. Тогда меня окружали люди, воевавшие под началом Фрунзе, Куйбышева и Чапаева, и, собираясь у общественного амбара, они обменивались воспоминаниями, по складам вслух читали фурмановского «Чапаева». Да и в раннем детстве со мной что-то происходило, связанное с теми грозными днями: мы ехали с матерью на санях в Красный Кут, где в госпитале лежал раненый отец, красный командир; беляки обстреляли наши сани, мы с матерью каким-то чудом уцелели; в другой раз белобандиты пытались убить мать и меня заодно…