Последние Горбатовы

— Поэтому-то я и довольна, что дядя твой к ним едет, может быть, он сумеет повлиять на прелестную губернаторшу.

— Ну, милая моя, гипнотизмом вряд ли на нее повлияешь.

— Как знать! А у меня много, много вопросов набралось для Николая Владимировича. Согласись, что я всегда была права относительно него и что я одна видела в нем то, чего другие не хотели видеть, он опередил всех наших новейших открывателей тайн природы…

— Да, пожалуй, ты и права!

— Конечно, права! Как я рада, что его увижу!..

Между тем Владимир, прихлебывая чай, просматривал газеты.

— А вот и еще новость! — вдруг сказал он. — Наш превосходительный Алексей Иванович Барбасов получил назначение. Вот — читай!.. Теперь ему один только шаг — и сенатор…

— В этом нет ничего удивительного! — заметила Груня. — Он пойдет и дальше.

— Конечно, пойдет, хотя не знаю — хорошо это или дурно… Ведь у него как есть нет никаких убеждений — сегодня одно, завтра другое — по ветру.

— Как и все, мой друг, как и все! — сказала Груня. — А это что? Письмо Маши.

Она прочла письмо.

— Это еще до назначения, — заметила она. — А письмо какое — от него так и веет здоровьем и счастьем.

— Да, удивительное дело, — проговорил Владимир, — ведь она — и ее муж… Я прежде считал их совсем различными людьми и, признаюсь, мне этот брак очень не нравился. Теперь же я вижу, что ошибся, десять лет доказали. Они совсем довольны друг другом. Маша без ума от мужа. Выдумала его себе совсем не таким, каков он есть, и ничего знать не хочет. Детей обожает…

— Во-Володя! — вдруг раздался с террасы пронзительный голос.

И Кокушка, толстый, красный, расфранченный, появился перед чайным столом.

— По-пошлушай, я жавтра уежжаю в город.

— Зачем?

— Жо-жовут, вот пишьмо получил, от Вороншких, Варвара Николаевна там, я ей жавтра буду предложение делать… И теперь уж как жнаешь, а кончено — я ражведушь ш моей благоверной и женюшь непременно. По-пора, давно пора… что мне так оштаватьшя… дудки…

— Садись лучше и пей чай! — сказала Груня, подавая ему чашку.

Кокушка поместился рядом с нею и занялся намазываньем масла на хлеб…

Скоро совсем уже стемнело. Луна вышла из-за деревьев и пронизала своим светом темную аллею.

Груня взяла под руку мужа.

— Пройдемся немного, — сказала она. — Смотри, какой вечер!

Они направились тихим шагом в глубь парка. Все было тихо в безветренном теплом воздухе. Луна ярче и ярче светила.

Груня остановилась, подняла глаза к безоблачному небу, и вот из ее груди полились чистые, могучие звуки.

«Casta diva» пела она, и горячая вдохновенная мелодия наполняла заснувшую аллею, дрожала под каждым листом и уносилась, медленно замирая, в беспредельную высь…

Владимир слушал, затаив дыхание, сжимая руку жены своей сильной рукою…

А вокруг, в этом древнем парке, в этой бесконечной дубовой аллее, среди цветников, незримо и неслышно скользили тени невозвратного прошлого…

1886