Последние флибустьеры

Сражение продолжалось всего лишь несколько минут, потому что испанцы хорошо были знакомы с молвой об этих грозных морских воителях. Когда испанцы увидели, что их обнаружили, они поспешно отступили на склоны гор, откуда продолжили наносить урон четырем ротам Равено, которые старались быстро покинуть теснину, чуть не ставшую для них роковой. Только к ночи ружейный огонь прекратился. В низину спустился плотный и довольно холодный туман, словно накрывший лес траурным покрывалом, плотно окутавшим высокие деревья.

Флибустьеры, потерявшие немало людей, устроились на ночлег кое-как, опасаясь жечь костры, чтобы не привлекать внимания врагов, возможно, еще бодрствующих.

Гасконец и Мендоса скорчились под каким-то кустом, с веток которого то и дело падали крупные капли, особенно докучавшие гасконцу. Они с трудом грызли кусок тасахо, вяленного на солнце мяса, но голод это нисколько не утоляло.

— Слушай, приятель, — сказал баск, набивая трубку последней щепоткой табака, — ты что-то нынче вечером в плохом настроении. Ведь мы были в бою, и нас не задело пулей. Мне кажется, что ты все время думаешь о своей таверне и о прекрасной кастильянке. В ней свинец не продырявит ни бочки, ни голов наших друзей.

— Я уже сто тысяч раз говорил тебе, что рожден быть авантюристом, а не трактирщиком, — ответил дон Баррехо. — А в плохом настроении я оттого, что сегодня моя драгинасса осталась без дела.

— Но ты на своих длиннющих ногах должен был броситься впереди всех и заставить испанцев бежать.

— Под деревьями сделалось очень жарко, а я никогда не был большим любителем свинца. Гасконцы почитают только сталь, да и то хорошо закаленную. И потом, эти засады что-то не очень мне по душе.

— И тем не менее ты должен привыкнуть к ним. Раз уж испанцы начали войну, они не оставят нас в покое вплоть до самого Дарьена, — сказал Мендоса. — Завтра, возможно, нам представят второе издание.

— Если бы нам навязали борьбу холодным оружием, я был бы к этому готов, но, как уже сказал тебе, я не питаю никакого пристрастия к свинцу. Для гасконцев существует только сталь, одна лишь сталь. Разве ты не знаешь, что мы вдвоем сумеем справиться с целым полком неприятелей?

— Какой же ты грозный!..

— Ну я же не баск!..

— Ого, дон Баррехо, ты ставишь под сомнение мою храбрость? Берегись, я ведь могу потребовать доказательства.

— Какие еще доказательства? — спросил гасконец.

— Показать двух человек, атакующих со шпагами в руках полк солдат, — сказал Мендоса.

— Повторяю: если бы это были два гасконца, я бы не испугался.

— Ну а если одного гасконца заменить баском?

— Ого, приятель, да у тебя появились воинственные мысли?

— Хотел бы увидеть тебя в деле, дон Баррехо, — ответил баск. — И вот, кажется, представляется случай.

— Пора размять руки?

— И, возможно, спасти нашу экспедицию.

— О чем ты говоришь?

— Держу пари, дон Баррехо, что даже в тысяче шагов отсюда затаились испанцы, готовые изрешетить нас, едва мы снимем лагерь.

— После встряски, заданной им сегодня?

— Им или нам?

— Всем понемногу, — рассмеялся гасконец. — Они нам задали, но и получили немало. Еще десять таких побед, и графине ди Вентимилья придется одной продолжать путь в Дарьен.

— Ну, так хочешь испытать свою драгинассу?

— От такого гасконец никогда не откажется.

— Они там, внизу, в засаде.

— Кто?

— Испанцы.

— Ты бредишь, приятель. Да все эти люди ничего не стоят.

— Конечно, ведь среди них нет ни одного баска.

— Ты на что намекаешь?

— У басков тончайшее обоняние, как у овчарок. Ты когда-нибудь слышал об этом?

— Черт побери!.. — удивился дон Баррехо. — Вот этого нет у гасконцев, и мы всегда вам завидовали. И ты в самом деле чувствуешь этих испанцев?

— Я тебе говорил серьезно. Если мы прогуляемся на тысячу — полторы шагов, то окажемся как раз посреди испанцев. Не хочешь ли убедиться в этом, дружище?

— Если речь заходит о том, чтобы размять руки, гасконец никогда не откажется. Я говорил тебе это сотни раз. А вдруг их там не окажется?

— Тогда мы удовлетворимся приятной прогулкой на свежем воздухе, — ответил с легкой иронией Мендоса.

Дон Баррехо вынул изо рта трубку, выбил ее о свою мозолистую руку, давно потерявшую чувствительность к табачной золе, потом взял аркебузу и сказал:

— Пошли. В конце концов, дело ведь идет об общем спасении.

Мендоса обменялся несколькими словами с часовыми, чтобы избежать опасности обстрела при возвращении, и ушел в лес. Дон Баррехо шел за ним по пятам, то вынимая из ножен, то снова убирая свою страшную драгинассу. Ночь была не только темной и туманной, но также — холодной, потому что флибустьеры уже добрались до первых отрогов Кордильер.

Мелкий дождь просачивался сквозь густые кроны высоких деревьев и монотонно стучал по широким, как зонтики, листьям. Шум дождя благоприятствовал затее двух авантюристов, решивших застать врасплох сидевших в засаде испанцев. Услышать в его шуме осторожные шаги можно было только с большим трудом. Внезапно гасконец, который шел пригнувшись к земле, услышал голоса, доносившиеся из-за стены зелени.