Последние флибустьеры

— Смотри, не свались в воду — тогда уж никто тебя не спасет, даже драгинасса не поможет. Вокруг нас кружится, наверно, с десяток этих тварей.

— Десять уколов шпаги, и все будет кончено, — ответил гасконец.

Они расселись по банкам, стараясь как можно лучше уравновесить шлюпку, и принялись беспорядочно тыкать шпагами с обоих бортов. Однако акулы, казалось, не имели никакой охоты сразу же испробовать остроту клинков, потому как упорно держались на глубине. Только время от времени одна из них быстро приближалась к шлюпке, оставляя за собой фосфоресцирующий след, толкала ее большой, мощной головой в форме молота и быстро перемещалась по другую сторону киля, чтобы трое дуэлянтов не успели ее поразить.

— Да разве это сражение? — спросил дон Баррехо, нанеся безо всякой пользы десятка три уколов: он лишь обрызгал своих друзей. — В Гаскони так не бьются.

— Пошли им письмо с вызовом на дуэль и предложи являться по одной, — сказал Мендоса.

— Никак не могу увидеть ни одну из этих тварей.

— Рассвет близок, тогда ты сможешь на них полюбоваться.

— Правда, что они уродливы?

— Ну нет, я бы даже назвал их симпатичными: с этим своим молоточком, по краям которого расположены глазки, от одного взгляда которых тебе становится плохо…

— И ты называешь их симпатичными, плут!.. А!.. Вот одна приближается!.. Попадешься ты мне — разрублю на двое!..

Фосфоресцирующая полоска, нацеленная прямо на шлюпку, приближалась с молниеносной быстротой. Дон Баррехо обхватил драгинассу обеими руками и нанес по воде удар такой силы, что мог бы разрубить даже твердую скалу. И в этот раз широкий клинок не прошел мимо цели, а пришелся по спине акулы, обрубив ей спинные плавники. Акула тут же перевернулась на спину и бросилась на шлюпку, стараясь вцепиться в нее зубами.

— Tonnerre!.. Какая она гадкая!.. — закричал дон Баррехо. — А Мендоса назвал этих чудищ симпатичными!..

Драгинасса вошла прямо в морду ужасной акуле и разрубила ее, а в это время Мендоса и Буттафуоко вонзили свои шпаги в бока чудовищу:

— Получи, негодяйка!..

— Попробуй вот этого, мерзавка!..

Акула инстинктивно подпрыгнула, выскочив из воды почти на половину своей длины, а потом исчезла в океанских глубинах.

— Она пойдет теперь в рыбью больницу, если таковая имеется в море, — сказал дон Баррехо.

— Ну, наконец-то мы им показали, — добавил Мендоса. — А то я уже устал без толку дырявить воду.

— Вот это называется сражаться, не так ли, баск? Какие удары наносят гасконцы, а?

— А как попадают в цель баски? — ответил Мендоса. — Мой укол, должно быть, проткнул ей сердце.

— Тогда ей бесполезно искать больницу.

— Слишком вы много болтаете, — прервал их Буттафуоко. — Разве вы не видите, что подружки раненой готовятся к атаке?

— А мы готовы принять их, не так ли, Мендоса? — крикнул гасконец.

— В любой момент, — ответил баск.

Вокруг шлюпки пересекались и скрещивались фосфоресцирующие линии, и этот круг постепенно сужался. Акулы спешили отмстить за подружку.

— Будьте внимательны!.. Откройте глаза!.. — крикнул Мендоса. — И крепче держитесь на ногах!..

Шлюпку толкали со всех сторон, она беспорядочно подскакивала, словно над океаном внезапно разразилась буря. Чудовища яростно налетали на нее и наносили такие сильные удары своими хвостами, что старая обшивка могла вывалить кишки, как сказал баск; потом акулы подныривали под киль и пытались подбросить его в воздух. К счастью, общий вес троих авантюристов, заполненного водой анкерка[55] и провизии был достаточно значительным, а поэтому попытки чудовищных рыб имели мало шансов на успех.

Все же постоянные атаки акул произвели впечатление на Буттафуоко, Мендосу и гасконца; они учетверили свое боевое усердие, и их шпаги порой попадали в цель. Особенно выделялась драгинасса гасконца, от которой крепко доставалась уродливым молотобойцам.

Акулья атака длилась минут десять, потом хищницы, похоже, устали от града шпажных уколов, оставлявших широкие раны на спинах рыб; они внезапно отступили, но все время держали шлюпку в пределах видимости.

— Ну разве это не сражение, гасконец? — спросил баск, вытирая какой-то тряпкой кровь с клинка шпаги.

— Не буду отрицать, — ответил дон Баррехо, отирая пот со лба. — Только я предпочитаю сражаться на твердой земле. По крайней мере, можно смотреть противнику в глаза, да и ноги держат уверенней. Думаешь, они убедились, что, имея дело с гасконцем и баском, нечего помышлять об ужине?

— Говорят, что эти чудища очень упрямы, и я не удивлюсь, если при первом свете дня они снова пойдут в атаку.

— А если нам попробовать уйти от них? — спросил Буттафуоко.

— Именно это я и хотел предложить, сеньор. Пусть дон Баррехо немного отдохнет, а мы поработаем веслами.

— А я на вас посмотрю, черт возьми, — вставил свое слово гасконец. — Мне начинают нравиться и морские поединки.