Последние флибустьеры

Гасконец схватил его, открыл, пробежал глазами, процедил что-то непонятное, чтобы не показывать свое невежество, потом опустил руку в карман, бормоча при этом:

— Эх, были бы здесь глаза Буттафуоко или священника из моей родной деревни, если они еще глядят на белый свет, в чем я очень сомневаюсь, потому что святой человек еще в дни моей юности был стариком, а в Гаскони, к сожалению, тоже выдают паспорта на тот свет.

Потом он отдал мулатке десять пиастров, опорожнил пару стаканчиков мецкаля, расплатился по счету и встал со словами:

— Мы больше не увидимся, красотка. Скажи сеньорите, что все чудесно. Прощай и не делай глупостей.

После чего гасконец оставил мулатку и удалился напевая:

Девушки — из золота…

Когда он пришел в порт, уже опустилась темнота и раздался выстрел из пушки, возвещающий о запрете выходить в море. Он застал Буттафуоко и Мендосу в хлопотах. Они закупили аркебузы, пистолеты, порох и пули, а теперь паковали все это.

— Вот ответ сеньориты, сеньор Буттафуоко, — сказал гасконец, как бомба врываясь в дом. — Как видите, я сдержал свое обещание.

— Я начинаю подозревать, что вы находитесь в родстве с дьяволом, — ответил буканьер.

— Гасконцы — кто чуть больше, кто чуть меньше, — все состоят в родстве с чертом, — не стал отнекиваться дон Баррехо. — Об этом ведь и в Бискайе знают, не так ли, Мендоса?

Буттафуоко быстро раскрыл записку графини ди Вентимилья и в один миг прочитал ее содержимое.

— Наши пленники сказали правду, — проговорил буканьер. — Через восемь — десять дней маркиз перевезет графиню на «Сан-Хуан», чтобы доставить ее в бухту Дэвида вместе с авангардом экспедиции.

— О, молнии Бискайского залива!.. — закричал Мендоса. — Нам едва хватит времени собрать флибустьеров Равено де Люсана.

— Нам надо только попасть на борт, потому что все уже готово, — спокойно ответил Буттафуоко. — Завтра утром мы будем далеко от Панамы.

— Мы уже отправляемся? — удивился гасконец.

— Вандо и фламандец наняли сегодня маленькую каравеллу[40] под предлогом перевозки груза в Калифорнию, ну а когда выйдем в море, мы укажем любой курс, если только команда не захочет отправиться на завтрак акулам.

— Сколько человек на борту?

— Шестеро, включая капитана.

— Если четыре раза пустить в дело шпагу, мы сравняемся в числе, — предположил гасконец. — Кто пойдет с нами?

— Твой дружок Пфиффер и сын испанского гранда, — ответил Мендоса. — Они уже решили покинуть маркиза де Монтелимара и присоединиться к нам. Один из них — фламандец, другой — португалец; если представится возможность, они могут заколоть любого испанца, и совесть их не будет испытывать никаких угрызений.

— Они уже на борту?

— Да.

— С Вандо?

— А у Вандо теперь есть своя собственная посада, и ни о каких приключениях он больше не хочет слышать.

— Так ведь он не баск и не гасконец, — презрительно сказал трактирщик. — Я ведь оставил жену ради странствий по свету в поисках славы и денег.

— Возможно, ты просто устал от кастильянки, — улыбнулся баск.

— Ну нет, — запротестовал гасконец. — Я люблю свою жену, но предпочтение отдаю приключениям.

— Выходим, — прервал их разговор Буттафуоко, закончивший паковать вещи.

— Ах, сеньор мой, вы же не подумали еще об одном.

— О чем же, дон Баррехо?

— Пушка уже выстрелила, и выход из порта всем парусникам запрещен.

— Только не тем, на борту у которых находится секретный агент маркиза де Монтелимара, — ответил Буттафуоко. — Все продумано, и этой ночью мы покинем Панаму.

— Ну если так, то можем начинать нашу бродячую жизнь, — сказал дон Баррехо. — Шесть лет я не общался с флибустьерами и не выходил в море.

— Тогда, дружок, бери с собой апельсины, — посоветовал Мендоса. — Ты же знаешь, что качка порой играет скверные шутки с желудком.

— Ну мой-то желудок железный, — похвастался дон Баррехо.

Они взяли тюки с оружием и боеприпасами, заперли дверь и направились к молу, возле которого слегка покачивалась маленькая каравелла в восемьдесят или сто тонн водоизмещением; два латинских паруса[41] и прямоугольный фок[42] были уже отвязаны.

Начинался дождь, океан больше не грозил своим ревом, с берега подул свежий ветер. Мастер Арнольдо первым встретит троих знаменитых авантюристов сладчайшим приветствием. За ним стоял бородатый мужчина с бронзовым от загара лицом: это был капитан.

— Все готово, приятель? — спросил Буттафуоко у фламандца.

— Торога фам открыта, — ответил тот. — Зеленый сфет означает разрешение.

— Где твой товарищ?

— Ф каюте; Арамехо очень болен.

— Если он не выздоровеет, мы предложим хороший завтрак тихоокеанским акулам, — вступил в разговор дон Баррехо. — У твоего друга, Пфиффер, нет ни капли крови испанских грандов.

— Ао! — выдавил из себя фламандец, посчитавший за благо не добавлять ни одного слова.

Пятеро матросов, метисов с Тихоокеанского побережья, которое и в те времена славилось бравыми моряками, выбрали якорь, а в это время капитан поднял на верхушку фок-мачты зеленый фонарь, означавший, что парусник имеет право свободного выхода из порта на свой собственный риск.