Последние дни Помпеи

– Как-то дышится свободнее! – сказал Клавдий. – Подражая египтянам, мы иногда вносим скелет на наши пиршества. По правде сказать, присутствие такой личности, как вот так крадущаяся тень, может заменить призрак – при нем покажутся кислыми роскошнейшие гроздья фалернского винограда.

– Странный человек! – отозвался Главк задумчиво. – Хотя он, по-видимому, умер для наслаждений и холоден к мирским удовольствиям, однако ходит слух – если только это не клевета, – что его дом и его страсти в противоречии с его суровыми учениями.

– Рассказывают, будто в его мрачном доме происходят иные оргии, кроме празднеств в честь Осириса. Кроме того, он, кажется, очень богат. Нельзя ли залучить его к нам и посвятить в прелести игры? Вот удовольствие из удовольствий! Лихорадочное возбуждение надежды и страха! Несказанная, неиссякающая страсть! О, игра! Как ты жестоко-прекрасна!

– Вдохновенные речи! – воскликнул Главк, смеясь. – Оракул заговорил устами поэта Клавдия. После этого какого еще ждать нам чуда!

III. История Главка. – Описание помпейских домов. – Классический пир

Небо даровало Главку все блага, кроме одного. Оно наделило его красотой, здоровьем, богатством, талантами, знатным родом, пылким сердцем, поэтической душой, – но оно отказало ему в свободе. Он родился в Афинах уже подданным Рима. Получив в ранней молодости большое наследство, Главк отдался склонности к путешествиям, столь естественной в молодом человеке, и не пил полной чаши опьяняющих наслаждений среди пышной роскоши императорского двора.

Это был Алкивиад, но без честолюбия. Он стал тем, чем так легко сделаться человеку молодому, с пылким воображением, богатому, талантливому, если он не вдохновляется мечтами о славе. Его дом в Риме служил сборищем для кутил, но также и для поклонников всего прекрасного. Греческие ваятели изощряли свое искусство, украшая портики и сени у афинянина. В его помпейском жилище, увы, краски теперь поблекли, стены лишились прежней живописи, главной красоты его; законченность, изящество украшений – все исчезло, а все-таки, когда этот дом снова увидел свет божий, какое восхищение, какие восторги возбудила его тонкая, блестящая отделка, его живопись, его мозаика! Страстно увлекаясь поэзией и драмой, напоминавшими ему гений и геройство его народа, Главк украшал свое жилище главными сценами из творений Эсхила и Гомера. Археологи, обращающие искусство в ремесло, ошибочно приняли патрона за самого мастера, и до сих пор они по привычке называют открытый при раскопках дом афинянина Главка – домом драматического поэта.

Перед тем как приняться за описание этого жилища, не мешает дать читателю общее понятие о помпейских домах, которые, как мы увидим, вполне соответствуют планам Витрувия, но с теми различиями в подробностях, какие зависят от прихоти и от личного вкуса и всегда ставят в тупик археологов.

Обыкновенно вы входите через небольшой коридор (называемый vestibulum) в помещение вроде сеней, иногда, но редко, украшенное колоннами. По трем сторонам сеней находятся двери, ведущие в различные спальни, из коих самые лучшие предназначаются для гостей. В конце сеней, направо и налево, если дом большой, находятся две небольшие комнатки, обыкновенно предназначенные для хозяек дома. В центре мозаичного пола сеней всегда устроено нечто, напоминающее мелкий, квадратный бассейн для дождевой воды (на классическом языке impluvium), стекающей через отверстие, проделанное в кровле. По желанию оно закрывалось ставней. Возле этого имплувиума, имевшего особое священное значение в глазах древних, помещались иногда (в Риме чаще, нежели в Помпее) изображения домашних богов. Гостеприимный очаг, часто упоминаемый римскими поэтами и посвященный ларам, в Помпее почти неизменно состоял из подвижной жаровни, а в каком-нибудь углу, почти всегда на виду, стоял большой деревянный ящик, окованный бронзовыми или железными полосами и укрепленный на каменном пьедестале при помощи крючков так прочно, чтобы никакой вор не мог сдвинуть его с места. Предполагали, что этот ящик служил сокровищницей или денежным сундуком для хозяина дома. Но так как ни в одном из них не было найдено денег в Помпее, то пришли к заключению, что он скорее служил для украшения, нежели для пользы.