Последние дни Атлантиды

— Ты, как и многие другие, ослепленные их внешним блеском, был обманут. Их свет слепит глаза, а внутри — пустота. И так всегда!

Увлеченные спором они не услышали легких шагов Лессиры на широкой мраморной лестнице. Она, гуляя в тени дворцового сада, услыхала на террасе голоса: размеренный и неторопливый — отца, и еще чей-то — спокойно возражающий царю. Лессира медленно ступая по белым каменным ступеням лестницы, поднимавшейся от сада к самой террасе, прислушивалась к раздававшемуся среди птичьего пения и шума листвы разговору.

— Вы говорите о нас? — раздался звонкий голос Лессиры, и сама она вдруг возникла из-за колонны, увитой виноградом. — О женщинах?

Синапериб встал и поклонился Лессире.

— Да, прекрасная царевна, мы говорим о женщинах.

— Чем же тебе не угодили женщины, о, архонт Синапериб? Почему ты так насмешлив и зол?

— Синапериб считает женщин глупыми, — смеясь, сказал Хронос.

— Всех считает глупыми?

Наступила полная тишина, только птицы пели свои трели за увивающей колоннаду террасы зеленой стеной винограда. Синапериб молча смотрел на Лессиру, будто видел ее впервые. Он и не заметил, как она выросла. До сей поры она никогда не входила к отцу во время его беседы и не вступала в разговор. И вот теперь она твердо смотрит ему в глаза и ждет ответа. Синапериб ответил, как всегда, без тени лукавства и лжи, которые ему не доводилось испытать в своей жизни:

— За всю жизнь мне не пришлось увидеть исключение из сего правила.

С той поры Синапериб стал для Лессиры неугодным человеком. Пусть ей, царской дочери, он не причинил, да и не мог причинить! никакого вреда, но его пренебрежительный тон, с которым он рассуждал о женщинах вообще, стал оскорбительным лично для Лессиры. В ее присутствии никто не должен сметь принижать женских достоинств, только лишь потому, что она, Лессира — единственная дочь царя Атлантиды — является женщиной. В ее присутствии каждый должен быть почтителен и предупредителен. И плохо то, что отец позволяет своим подданным быть ближе, чем следовало бы. Его дело управлять и повелевать, а не беседовать за кубком виноградного вина с теми, кто должен склонять спину в почтительном поклоне.

Впрочем, спокойная и размеренная жизнь процветающей Атлантиды ни единого раза не дала Лессире повода усомниться в величии царской власти. И потому сегодня она с несказанным удивлением восприняла слова отца о том, что в прогулке по Аталле ей следовало взять с собой охрану. Зачем охрану? Кого опасаться ей, дочери повелителя страны? По своему обыкновению Лессира не стала перечить отцу, но поступить она была намерена по-своему.

Вернувшись в свои покои, она приказала Назире, своей верной служанке, собираться в дорогу Назире. Она за многие годы привыкла к своенравному характеру Лессиры, научилась говорить с ней уважительно, но без подобострастия, привитого уже почти всем дворцовым слугам.

— Куда госпожа намерена отправиться сегодня?

— Недалеко. Прогуляемся с тобой по отдаленным поясам Аталлы.

— Вдвоем? — слегка удивилась Назира.

— Почему тебя это удивляет? Разве и раньше мы с тобой не выходили из дворца вдвоем? — Лессира, недовольная возражениями, изогнула тонкие брови, а в изумрудных глазах появились огненные искры.

— Осмелюсь напомнить госпоже, что времена настали смутные.

— Я не боюсь каких-то пахарей, недовольных своей жизнью. Что мне до них? Ты что ли их боишься? — грозно спросила Лессира.

— С моей госпожой мне нечего бояться.

— То-то же. Собирайся!

— Какое платье приготовить госпоже?

Лессира задумалась. Ей вдруг в голову пришла мысль одеться в обычное льняное платье, какие носят простые горожанки, чтобы никто ее не мог узнать. Так ей, оказавшись в самой гуще обыденной жизни Аталлы, легче будет наблюдать за тем, что происходит на улицах и площадях столицы Атлантиды. Мысль эта, неизвестно откуда прилетевшая к ней, понравилась Лессире, она едва заметной, лукавой улыбкой тронула ее розовые губки, зажгла озорные изумрудные искорки в глазах. Она быстро сменила свой изысканный наряд на светлое льняное платье, которое принесла расторопная Назира, легкая короткая туника небрежными волнами ниспадала ей на плечи. В новом платье Лессира и вправду стала похожа на обычную жительницу Аталлы — дочь мелкого земледельца или ткача. Впрочем, ее высокое происхождение все-таки было бы заметно для пристального глаза, его выдавала гордая осанка, величественный взгляд, с каким Лессира по обыкновению смотрела на приближенных, да и сама посадка ее головы с копной белокурых пышных волос, перехваченных гребнем с яркими глазками драгоценных камней, удивила бы внимательного горожанина особой утонченностью и изяществом.

— Что ты так смотришь на меня, Назира? — нахмурив брови, спросила Лессира, встретившись с необычайно пристальным взглядом своей служанки.

— Простите, госпожа, — несмело молвила Назира, — но и в этом платье вы не похожи на простую горожанку.

— Почему? Что тебя смущает?

— Пожалуй, стоит убрать ваш прекрасный гребень.