Последние Девушки

– Можно занять другую комнату. Это же твой день рождения, право выбора за тобой.

– Ты права. И я выбираю, – Жанель схватила Куинси за плечи, стащила с бугристой кровати, – спать одной.

Она повела подругу в комнату в конце коридора. Будучи самой большой в доме, та могла похвастаться эркером, из окна которого открывался великолепный вид на лес. На стенах яркими цветными лоскутами красовалось несколько пестрых домотканых покрывал. На краешке широченной кровати сидел Крейг. Взгляд его упирался в пол, в точку между носками высоких кроссовок. Его руки были сцеплены в замок, большие пальцы вращались вокруг друг друга. Когда Куинси переступила порог, он поднял голову. В его застенчивой улыбке она углядела проблеск надежды.

– Я уверена: здесь тебе будет гораздо удобнее, – сказала Жанель таким тоном, будто кому-то незаметно подмигнула, – повеселитесь тут как следует.

Она подтолкнула Куинси бедром, побуждая ее пройти дальше в комнату. После закрыла дверь и, тихо хихикая, отправилась к себе.

– Это была ее идея, – заметил Крейг.

– Надо думать.

– Вряд ли мы должны…

Он осекся, предоставляя Куинси возможность самой заполнить пропуски. Оставаться наедине в этой комнате? Переспать, как решила за них Жанель?

– Все в порядке, – сказала она.

– Куинни, ну правда. Если ты не готова…

Куинси села рядом с ним и положила руку на его дрожащую коленку. Крейг Андерсон, восходящая звезда баскетбола. Зеленоглазый брюнет, долговязый и оттого еще более сексуальный. Из всех девушек в университете он выбрал именно ее.

– Все в порядке, – повторила она со всей искренностью девятнадцатилетней девушки, которая прощается со своей девственностью, – я рада.

4

Джефф обнаруживает меня на диване с книгой Лайзы на коленях и зареванными после целого дня слез глазами. Когда он ставит на пол кейс и заключает меня в объятия, я кладу ему голову на грудь и вновь принимаюсь рыдать. После двух лет ухаживаний и еще двух совместной жизни он, даже не спрашивая, уже знает – что-то случилось. Поэтому просто дает мне выплакаться. И только когда на воротнике его рубашки не остается сухого места, я говорю:

– Лайза Милнер покончила с собой.

Он крепче прижимает меня к себе.

– Та самая Лайза Милнер?

– Да, та самая.

Больше ему ничего не требуется. Все остальное он понимает и сам.

– Ох, Куинни, бедная ты моя. Поверь, мне очень жаль. Но когда? Что произошло?

Мы садимся на диван, и я сообщаю Джеффу подробности. Он слушает с обостренным интересом – побочный эффект его работы, где ему приходится сначала поглощать всю доступную информацию, а потом ее просеивать.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает он, когда я заканчиваю свой рассказ.

– Хорошо, – отвечаю я. – Но это сильный удар. И я скорблю. Надо полагать, это глупо.

– Нет, – произносит Джефф, – у тебя есть все причины расстраиваться.

– Ты думаешь? Но ведь мы с Лайзой даже никогда не виделись.

– Неважно. Зато много говорили. Она тебе помогла. Вы были родственные души.

– Мы были жертвы, – возражаю я, – и это единственное, что нас объединяло.

– Куинни, не надо упрощать то, что произошло. Не со мной.

Это говорит государственный защитник Джефферсон Ричардс. Он начинает выражаться, как адвокат, всякий раз, когда не согласен со мной. Но такое случается нечасто. Обычно же он просто Джефф, бойфренд, который никогда не против поваляться в обнимку. Который готовит куда лучше меня и чей зад выглядит просто сногшибательно, когда он надевает костюм и отправляется в суд.

– Мне не дано понять, что случилось с тобой в ту ночь, – говорит он, – как и любому другому. Это под силу только Лайзе и второй девушке.

– Саманте.

Джефф с отсутствующим видом повторяет это имя, будто прекрасно знал его и без меня.

– Да, Саманте. Я не сомневаюсь – она чувствует то же, что и ты.

– Но это бессмысленно, – возражаю я, – мне непонятно, зачем Лайзе кончать с собой после всего, что она пережила. Получается, все было напрасно. Я думала, она сильная.

В моей голове опять раздается ее голос:

«В том, что мы выжили, есть свое величие, – как-то сказала она, – пройдя через муки, но оставшись в живых, мы обрели могущество вдохновлять других страждущих».

И вот теперь все это оказалось просто пургой.

– Прости, что я так расклеилась, – говорю я Джеффу. – Самоубийство Лайзы. Моя реакция на него. Во всем этом есть что-то неправильное.

– Конечно, есть. Все случившееся с тобой изначально было неправильно. Но вот что мне в тебе нравится, это что ты не увязла в той трагедии, а пошла дальше.

Джефф говорил мне это и раньше. И не раз. После многократного повторения я и сама поверила в эти слова.

– Да, я знаю, – отвечаю я, – так оно и есть.

– В сущности, у тебя нет другого разумного выхода. То было в прошлом. А сейчас настоящее. И мне очень хочется думать, что в этом настоящем ты счастлива.

Джефф улыбается мне. У него улыбка кинозвезды. Широкая, как «Синемаскоп» и яркая, как «Техниколор». Именно она привлекла меня к нему, когда мы только-только познакомились. Произошло это на одном рабочем мероприятии, оказавшемся настолько скучным, что мне было просто необходимо немного выпить и пофлиртовать.