Последние четверть часа

— Ты уверен, что это священники?

— Похоже, что так!

Пятеро или шестеро скаутов расположились на краю Семейного поселка, вбили толстые колья, деревянные, как и их кресты, натянули веревки в палец толщиной и поставили огромную грязно-зеленую американскую палатку военного образца.

— Какие-то филантропы вроде аббата Пьера.

Их появление послужило поводом для шуток перед началом смены.

…На полу лежит овечья шкура, пыльная, как все овечьи шкуры. Двадцать, двадцать пять лет назад их можно было увидеть в этих местах не так уж редко. Их клали вместо коврика у кровати и подстилали малышам. Теперь овец здесь не увидишь. Они почти исчезли. За последнее время алжирцы начали разводить их вновь. Вот откуда взялись в речке бараньи головы… А недавно чья-то овца общипала всю душистую траву, что Аньес Обри выращивает для приправы.

Да вот еще что: на крохотном столике с выгнутыми ножками, словно сделанном специально для этой цели, стоит аравийская роза.

— Ты давно не ездил к себе… домой? — спрашивает Шарлемань.

— Я ни разу туда не ездил, — отвечает Саид.

— Сколько лет уже прошло? Сколько лет?

— Девять лет, — раздался сверху голос лежащего. После недавних заверений Саида Шарлеманя удивил этот резкий звучный голос, говорящий по-французски. А сам Саид колебался, должно быть высчитывая годы.

— Ну он-то был молод, — ответил Шарлемань лежащему, кивая на Саида. — А вы, наверно, были женаты?

Человек кивнул головой: да, разумеется.

— Даже дважды, — добавляет Саид. — И дети есть.

Он круто поворачивается спиной к Шарлеманю и с преувеличенным вниманием складывает и убирает спиртовку. Кофе готов, даже немного перекипел. Он все еще бурлит в кастрюльке с неровным дном, которую Саид поставил на вздутый линолеум стола. Ну и кофе будет после этого кипячения… А у спиртовки, оказывается, складные ножки.

— А вообще не стоит об этом разговаривать, — говорит Саид, по-прежнему стоя к нему спиной.

Человек наверху, на которого взглянул Шарлемань, делает ему знак рукой, как бы советуя: оставь, не стоит говорить об этом.

— С печкой у вас неважно… — произносит Шарлемань, меняя тему.

— Купить мы не можем, — тотчас охотно откликается Саид, — ведь для нас кредита не существует.

— Да, правда, — соглашается Шарлемань, который, впрочем, и не подозревал об этом.

— Если ты итальянец, например, и хочешь купить мотоцикл, ты идешь в гараж к Мартинесу, и он продает тебе в кредит, и сделал бы то же, даже если бы он сам не был испанцем. У меня в городе есть родич, и вот они с одним парнем сложились вместе, чтобы купить в кредит мотоцикл. А Мартинес этот и говорит им: «Не могу». Так и сказал: «Не могу». Для такого случая мы не французы…

— А к старику Клодомиру они не ходили? — невольно вырвалось у Шарлеманя, и он тут же пожалел, что подвел старика.

Но Саид пожимает плечами и говорит со вздохом:

— Видишь ли, Шарлемань…

Ни разу сегодня он не назвал его «мсье Шарлемань», как тогда в цехе. Зато, здороваясь с ним возле фургона, он приложил руку к сердцу с легким поклоном, на заводе он этого не делал.

— Если зимой тебе понадобится…

Шарлемань мысленно заглянул в старый курятник в глубине своего сада. Там у него стоит что-то вроде печурки, еще с давних времен. Это просто массивный чугунный таган на треножнике, и сверху решетка, вот и все. Не печка, а скорее жаровня, годится, чтобы стряпать во дворе. Она проржавела и от воздуха, и от дождей, и от долгого употребления…

— …у меня есть одна штука, хотя…

— Нет, нет, не стоит! — отвечает Саид. — Да и до зимы еще далеко!

Он остановился и на этот раз прямо взглянул в лицо Шарлеманю. Что за мысли возникли в этот момент у него в голове, что он хотел сказать?..

Разве можно дарить старье? Но ведь все же лучше иметь такую печку, чем ничего. Ведь сами-то они покупают старье, когда нужно…