Последние 100 дней

Врач категорически отказался, довольно надменно заявив профессору, что «со временем неразумность подобной просьбы станет ему ясна». Но философ-стоик прекрасно понимал, каковы перспективы продолжения жизни подобного рода. Он настаивал на желании умереть, приводя в свою пользу три довода. У него может случиться еще один тяжелейший инсульт, который приведет к новым страданиям. Его семье придется пережить мучительные события. На лечение безнадежного больного бесплодно тратятся огромные средства. В своей статье профессор Хук написал удивительные слова о тех, кто переживает подобные страдания: он сказал, что эти люди лежат в «матрасных могилах».

Если мы не можем считать возвращение к жизни тем, что нас не убивает, тогда что же это такое? В чем смысл этого события, которое явно не сделало Сидни Хука «сильнее»? Напротив, оно сосредоточило его внимание на том, что каждое новое страдание оказывается сильнее предшествующих и ведет к единственному неизбежному результату. Если бы все было иначе, то каждый сердечный приступ, каждый инсульт, каждая мучительная икота, каждое отхаркивание усиливали бы сопротивление организма до полного выздоровления.

Но это же абсурд! И мы с вами приходим к довольно необычному в анналах несентиментальных подходов к умиранию выводу: человек хочет не умереть с достоинством, а просто умереть.

* * *

Профессор Хук покинул нас в 1989 г. Я принадлежу к следующему поколению. Я еще не подошел к горькому концу жизни настолько близко, как он. Мне еще даже не пришлось думать о подобном тяжелом разговоре с моими врачами. Но я помню, как лежал на столе и видел свой обнаженный торс, от горла до пупка покрытый ярко-красной сыпью от радиации. Таким был результат месяца постоянных протонных бомбардировок, которые выжгли раковые клетки в моих подключичных и паратрахеальных лимфоузлах, а также первичную опухоль в пищеводе. Мне посчастливилось оказаться в числе тех немногих, кто получил самую высококлассную медицинскую помощь в лучшем месте — онкологическом центре Андерсона в Хьюстоне. Говорить о том, что сыпь — вещь болезненная, бессмысленно. Невозможно передать, какие мучения я испытывал. Я целыми днями лежал, тщетно пытаясь оттянуть момент, когда нужно будет сглотнуть. Стоило мне это сделать, как горло мое охватывала адская боль, кульминацией которой было ощущение того, что в спину меня лягнул непокорный мул. Я гадал, выглядят ли мои внутренности такими же красными и воспаленными внутри, как снаружи. А потом меня посетила неожиданная мысль: если бы в самом начале мне обо всем рассказали, согласился бы я на лечение? За это время я пережил несколько моментов настолько мучительных, что буквально проклинал себя за такое решение.

Наверное, хорошо, что описать боль по памяти невозможно. Невозможно и рассказать о предстоящей боли. Если бы радиологи попытались заранее рассказать, что меня ждет, то они, наверное, говорили бы о «мучительном дискомфорте» или жжении. Я точно знаю: ничто не смогло бы подготовить и укрепить меня перед тем, против чего бессильны все обезболивающие и что поразило меня в самое сердце. Сегодня я избавлен от облучения этих точек (тридцать пять дней каждодневных процедур — максимум, который способен выдержать человеческий организм), и эта новость, пусть и не самая лучшая, избавляет меня от необходимости решать, готов ли я добровольно вновь выдержать аналогичный курс лечения.

Но, к счастью, теперь я уже не могу точно вспомнить, что чувствовал в те мучительные дни и ночи. С того времени у меня было несколько периодов относительного здоровья. Как человек рациональный, я взвешиваю реакцию на облучение и плюсы подобного лечения. И я признаю, что если бы я отклонил первый этап, чтобы избавить себя от второго и третьего, то уже умер бы. А ничего хорошего в этом нет.