Последняя ступень (Исповедь вашего современника)

– Ну да. В дом забрались разбойники, хозяев дома превратили в своих слуг, в работников, в рабов, сами процветают и руководят. Хозяева как-то даже и привыкли к своему новому положению. Ладно, жить можно. Как-никак крыша над головой, как-никак харч, паек. А то, что лучшие горницы заняты, иконы из переднего угла повыброшены, могилы предков переворошены, работать приходится почти бесплатно, и все богатства неизвестно куда уходят – ладно. Живы – и слава Богу. И вот когда соседи идут прогнать и даже уничтожить наглых захватчиков, коренные обитатели вдруг вспоминают: дом-то все-таки наш! Давай защищать родной дом. А вместе с ним и разбойников. И проявляется неслыханный героизм при защите дома. И разбойники их подначивают на защиту уж тем самым, за что убивали лет двадцать назад. Вспомни, уж никто не кричал в Отечественную войну про мировую революцию, про интернационал, даже про коммунизм не кричали. А что кричали? За Родину, за Россию, за Отечество. Вспомнили слова, которые перед этим и употреблять было нельзя, за которые едва ли не в тюрьму сажали, да и сажали.

Ну, правда, кричали еще за Сталина. Ну, разве не дураки при всем героизме – миллионами гибнуть за одного человека. Да ладно бы за светоч какой-нибудь, за праведника, за благодетеля, а то ведь сами знаете, Владимир Алексеевич: он же убил миллионы крестьян в коллективизацию, он же уморил миллионы людей в Поволжье и на Украине, он же убил миллионы людей в лагерях, он же всячески притеснял, презирал, и за него же и гибли. А что презирал – это точно. И война была выиграна на презрении к людям, то есть к народу. Что не щадили в войне, так это людей. Он понимал: может не хватить стали, танков, пороха, хлеба, но людей-то в России хватит. И валили, валили под немецкий огонь, мостили трупами, пока в потоках крови не захлебнулись их автоматы и пулеметы. «Малой кровью» – пелось в довоенной песне. Тот же фикционализм. То есть за лозунгом ищи противоположное ему явление. Именно не жалея крови вели эту войну. А сзади заградотряды. Тоже, наверное, из любви к людям. Когда и оглянуться нельзя – свои же пулеметы и покосят. А всех пленных считать предателями, изменниками, врагами, и ежели попадут опять в руки – в сибирские лагеря. Тоже любовь к народу? И скажи, пожалуйста, почему это так получилось – сколько войн вела Россия, и с турками, и с теми же немцами, и с французами, и с японцами, и никогда за все века не было ни одного изменника? А тут вдруг эшелонами повезли изменников на Колыму, в Воркуту, в Казахстан? Это что же, от любви к людям, от доверия к ним? Нет, люди для него были только материалом. Миллионом больше, миллионом меньше, для него не имело никакого значения. И вот миллионы бегут на пулеметы с именем этого человека на устах. Разве не дураки? Разве, если он был умным человеком (а он им был), разве мог он не презирать этих людей? Он их и презирал. То есть не то, чтобы презирал, а просто не относился к ним как к живым людям, а вот именно как к историческому материалу.

Ну ладно, победили Гитлера, помешали ему установить на земле свой порядок. И к какому же порядку пришли? Вы посмотрите только, что делается во всем мире. Болезнь человечества выходит на финишную прямую. Всеобщее растление и бездушие охватило людей. В цивилизованных странах Европы на всех углах, даже в табачных киосках, продаются журналы, где на обложках женское лицо ярко обрызгано голубоватой мужской спермой. А внутри журнала даже уже не порнография, а просто гинекология. За пять долларов люди смотрят совокупление, демонстрирующееся на сцене. Порнографический кинематограф перехлестнул все границы. Я сам видел крупным планом, как женщина онанирует бананом, а потом этот банан пожирает. И это с больших экранов, открыто, нагло. Всячески поощряется и рекламируется при помощи средств массовой информации гомосексуализм и лесбийская любовь. Они тоже обыкновенны на всех экранах мира. Наркомания принимает угрожающие размеры, особенно среди молодежи…

Да разве Гитлер потерпел бы на земном шаре хоть одного гомика, хоть одного наркомана, хоть один порнографический фильм? Я помню, как мы с Левкой Гинзбургом зашли в Мюнхене (в ФРГ) в ночной молодежный клуб. Содом и Гоморра.

– Размывается немецкий народ, размывается народ, этот нам уже не страшен! – не стесняясь меня и только чуть ли не потирая руки, говорил Левка.

– А что было бы, если бы такой бедлам и при Гитлере? – спросил я у него.

– Хм! Сейчас пришли бы два штурмовика в униформе…