Последняя ступень (Исповедь вашего современника)

Да, она не доярка и не маяк. Но она – че-ло-век! И все ее мечты, вся ее последняя воля – это чтобы ее отпели в церкви. Но это-то как раз у нее и отнято. Мало того, что отнято, – при жизни сказано, чтобы и думать не могла ни о какой церкви, ни о каком отпевании.

– А что же будет, когда умру?

– Отвезем и зароем.

– Как скотину?

– Как хочешь понимай.

Где же мера жестокости, издевательства над людьми, глумления над человеческими чувствами?

Пока я так размышлял, похороны дошли до кладбища. Мы тоже подошли к пустой могиле. Земля здесь была – красная глина. В холмике она рассыпчатая, вся из кубиков, а на стенках могилы, на срезах – глянцевая, блестит как масло.

Подошли люди к могиле. Поставили гроб рядом с ямой. Громче завопили женщины. Окружили, столпились вокруг тесной сиротливой кучкой. И вдруг мы видим, что растерялись. Не знают, что делать дальше. Надо же что-нибудь делать, ну, хоть что-нибудь, чтобы последняя дань и последний обряд… Не было у них никакого обряда.

Старушка, стоявшая ближе всех к покойнику, перекрестила его, а потом посыпала на белый саван красной рассыпчатой землянички. – Заколачивайте, мужики, чего глядеть-то. Появилось дело, мужики оживились. Что-что, а гвозди заколачивать мы умеем. Раздались гулкие, тоскливые удары двух молотков. В два молочка заколотили моментально. Протянули веревки под днище гроба. Кряхтя, с трудом удерживая его в равновесии, начали опускать гроб в прохладную глинистую глубину. Опустили. Выдернули веревки обратно. Тоскливо и глухо застучали комья земли. Все глуше, все мягче… Перешло на шуршание.

Засыпали и снова остановились в растерянности. Надо было расходиться. Но было, должно быть, у каждого на душе ощущение чего-то недоделанного, недосказанного либо сделанного не так.

Но делать больше нечего. Могила засыпана, не до вечера же над ней стоять. Не дружно, группами начали расходиться. Женщина лет пятидесяти каждому сказала, чтобы пришли поминать.

Ну да. Сейчас соберутся в избе этой женщины, выпьют под жиденькую закуску, а там и напьются допьяна. Упрекать ли? Надо же выплеснуть из души сосущую, пусть не до конца осознанную либо и вовсе неосознанную, тоску.

Пополняя вторую (второстепенную, правда) свою коллекцию, Кирилл едва ли не в каждой деревне просил меня отыскать председателя колхоза. Потому мне здесь отводилась главная роль, что, пока я разговариваю с председателем как журналист, выспрашиваю у него про колхозные дела, Кириллу удобнее со стороны, оглядевшись и прицелившись, используя даже и телеобъектив, чтобы приблизить председателево лицо, занять им весь кадр, произвести свой снайперский щелчок затвором и увезти в камере отображение моего собеседника, иногда не подозревающего, что его запечатлевают, а если и заметившего, то, конечно, не протестующего, а, напротив, радующегося: корреспонденты, потом попадешь в газету.

Но «потом» никакого не было. Потом Кирилл раскладывал на столе у себя фотографии и говорил:

– Посмотри, посмотри. Вот они, командиры нашего сельского хозяйства. Найди хоть одно лицо. Найди черточку одухотворенности хоть в одном лице. Приглядись повнимательней. Это же не лица, а хари. Небритые, опухшие, не то с похмелья, не то с недосыпу. Может быть, ты видишь волю, проблески разума, проблески личности хоть в одном лице? Безликие люди. Растерянные, недоумевающие, чего же от них хотят. Эти люди будут делать все, что им скажут сверху. Сеять кукурузу – сеять кукурузу. Искоренять кукурузу – искоренять кукурузу. Укрупнять колхозы – укрупнять колхозы. Разукрупнять колхозы – разукрупнять колхозы. Вводить трудодни – вводить трудодни. Заменять трудодни зарплатой – заменять трудодни зарплатой. Самим думать не надо. Самим надо только изощряться, как бы уцелеть на месте, а для этого как бы обхитрить начальство со сводками, как бы втереть очки, что все уже посеяно и убрано, а завтра задним числом эти цифры все же выполнять. Но выполнить не всегда удается. Обман влечет новый обман. И получается так, что на бумагах существует одна действительность, а на самом деле другая. Обман поднимается выше, из района в область. В последней инстанции обманывать уже некого, кроме разве самих себя, да еще весь народ с трибуны съезда или сессии Верховного Совета. А в это время таить от народа, ликвидировать несоответствующие действительности бумажные цифры путем покупки пшеницы и овса в Америке, в Канаде, в Австралии…

Все же пока Кирилл снимал, мне приходилось разговаривать с председателем, и не стоило большого труда, чтобы срезать его, как на экзамене, со второго вопроса, потому что состояние наших колхозов мне тогда было известно в тонкости. Сначала он пыжился, но скоро выяснялось, что урожай в прошлом году был девять центнеров, что молока коровы надаивают по две тысячи литров, что часть картошки осталась в поле под снегом, несмотря на то, что пригоняли из города целыми автобусами рабочую силу, что кормов не хватит и до середины зимы, – так председатель скисал, «раскалывался», по выражению Кирилла, и сразу начинал жаловаться на нехватку рабочей силы.