Последняя орбита

Глотая слезы, Витя копался у телекамеры. Бурмаков посмотрел на него, вздохнул и вернулся к рычагам. Работа помогла хоть на мгновение забыть горе.

Медленно тянулось время. Когда перестала выть сирена, ни Бурмаков, ни Витя не заметили. Не до этого было. Новой встречи с метеоритом или астероидом они уже перестали бояться. Как там Павел? Вот что беспокоило космонавтов больше всего.

— Раньше чем через десять часов мы не сможем выбраться из корабля. — Бурмаков бросил на стол карандаш, которым писал задание счетной машине.

Десять часов. Он не сказал, что это значит. Но Витя знал и без него. Еще десять часов Павел должен находиться в библиотеке, где царит космический холод, почти абсолютный ноль, при котором живой человек в долю секунды может превратиться в ледышку. Юноша еще быстрее заработал пальцами, заменяя поврежденные кристаллики.

Их было много, тех кристалликов, от удара вырвавшихся из своих гнезд. И ему пришлось немало потрудиться, пока соединения замкнулись, пропуская ток.

— Есть, — коротко доложил Витя, включая телевидеофон.

Невидимые лучи проникли через стальную дверь, зашарили в помещении библиотеки.

— Он! — обрадовался Витя.

Раскинув руки, Павел неподвижно лежал на полу.

До боли в глазах вглядывались Бурмаков и Витя в экран, надеясь заметить хоть какие-нибудь признаки жизни на лице Павла, и не замечали их.

Если бы раньше кто-нибудь сказал Бурмакову, что он сможет более шести суток — сто пятьдесят часов — не спать, он не поверил бы. Даже тогда, летая на Луну, когда сам космос был ему в диковинку, он спал. А сейчас вот столько времени он на ногах, не принимая никаких искусственных возбудителей! Витя, тот вон смотрел-смотрел на экран телевизора и уснул. Да это и понятно: он еще очень юн, хоть и голова у него по-взрослому умная. Любые невзгоды в пятнадцать лет легче переносить, чем в сорок пять. А ему теперь не успокоиться уже, если с Павлом случилось что плохое. Ведь он командир. Должен все знать, все предвидеть. И как обидно, что не имеешь права на риск. Ты в ответе за корабль, судьбу экспедиции. И хотя друг, попавший в беду, за полметра от тебя, ты должен ждать и ждать…

Что случилось с Павлом? Могло просто оглушить. Скафандр на нем вроде целый, а в скафандре не страшны ни холод, ни повышенная радиация. Но могло произойти и что-нибудь похуже. И тогда…

Бурмаков отнял руки от лица. Зеленая стрелка индикаторов, указывающая скорость «Набата», дрожала рядом с нулевой отметкой. Бурмаков с сожалением посмотрел на осунувшееся в последние дни лицо Вити и тронул юношу за плечо:

— Вставай, Витя, мне надо выходить.

Витя виновато заморгал веками.

— Ничего, хорошо, что отдохнул. Мне больше поможешь. Я пойду один. Ну-ну, не обижайся. Корабль без людей нельзя оставлять. А вдруг что со мной случится. Кто спасет? Кто вернет «Набат» на Землю? Понял?

Захватив инструменты, металлический пластырь для заделки пробоины, Бурмаков направился в дезокамеру. Витя следил за ним по телеэкрану, и ему казалось, что Степан Васильевич слишком медлит. А тот тяжелыми шагами подошел к внешнему люку, открыл его. Вал лебедки завертелся сначала медленно, потом все быстрей и быстрей. Витя повернул телекамеру. Бурмаков был уже на корпусе и, согнувшись, подбирался к пробоине. С ловкостью профессионала-кровельщика академик стал заделывать обшивку корпуса корабля.

Наконец работа была закончена.

— Возвращаюсь, — сказал Бурмаков, — следи, Витя, за приборами.

Он успел уже вернуться, раздеться, а дверь в библиотеку все не открывалась.

— Надеть скафандр, — приказал командир. — Будем резать замки.

Зашипела тонкая огненная струйка кислорода, разрезая не открывающиеся запоры. Рискуя попасть под этот огненный нож, Бурмаков с силой надавил плечом на дверь.

Павел лежал в прежней позе. Бурмаков мельком отметил про себя, что в библиотеке повышенная радиация, и поэтому, видимо, автоматы не открывали дверь, и подхватил Павла на руки. Его перенесли в спальню, раздели. Травма была несерьезная, и через несколько дней Павлу разрешили вставать.

2

Кривая трассы «Набата» была проложена так, что по пути к Плутону космонавты должны были пройти на расстоянии около миллиона километров от воображаемой поверхности Юпитера. Павел попросил сделать «небольшой крюк» в сорок миллионов километров, чтобы побывать вблизи Сатурна, но Бурмаков воспротивился.

— Довольно с меня метеоритов, — объяснил он, — а у Сатурна мы рискуем попасть в такую кашу, что и не выберемся. Одно его кольцо, видимо, собрало их столько, сколько имеют все остальные планеты, вместе взятые.

— Степан Васильевич! — взмолился Павел. — Кольцо Сатурна — узенький ледяной диск, я уверен в этом. Там нам ничто не угрожает.

— Возможно, — мягко ответил Бурмаков, — но у нас задание. Разве на обратном пути…

Павлу пришлось согласиться с этим доводом.