Каким образом Мэгги умудряется платить за двухкомнатную квартиру, когда у меня, вкалывающей по-настоящему, с трудом хватает денег на маленькую студию? Тут явно не обошлось без родительской помощи. Раз она продолжает так роскошествовать после смерти мамы, значит, здесь замешан папа. Надо будет набраться смелости и задать этот вопрос за семейным столом. Да, думала я, придет день, когда у меня хватит отваги раз и навсегда поставить на место младшую сестру, чтобы она забыла, как мне грубить; что только не лезло мне в голову, лишь бы не думать о письме, которое я собиралась прочесть Мэгги еще раз, раз она этого потребовала.
– Ты что, язык проглотила, Ригби?
Терпеть не могу, когда Мэгги так укорачивает мое имя, крадя у него женственность. Она прекрасно знает это. Мы, конечно, друг друга любим, но в остальном между нами все непросто. В детстве нам случалось драть друг дружку за волосы; у разозлившихся девчонок так бывает, а тем более у подростков. Мы дрались до тех пор, пока Мишель не начинал сжимать себе руками голову, как будто зло, материализованное в ссоре сестренок, сдавливало ему виски и причиняло страдания. Тогда мы прекращали схватку, о причине которой к тому времени уже забывали, и, желая его убедить, что все это всего лишь игра, принимались кружиться, вовлекая брата в свой хоровод.
Мэгги мечтала о таких же рыжих волосах, как у меня, о таком же спокойном выражении лица. Послушать ее, так мне всё было нипочем. Что до меня, то я мечтала о черной гриве, как у младшей сестры, потому что тогда надо мной не смеялись бы в школе, о ее непроницаемой красоте, ее самоуверенности. Мы могли поссориться по любому поводу, но стоило кому-то чужому или одному из наших родителей напуститься на одну из нас – и другая тут же бросалась ей на выручку, готовая впиться в обидчика зубами, лишь бы отстоять сестру.
Я вздохнула и стала громко читать: