Последняя битва

— Зато теперь мы считаемся умными, интересными и полезными собеседниками, имеем приглашение на бал, о котором ранее токмо намекалось, и уже явно можем воспользоваться благожелательностью их величеств, если не станем просить слишком многого. Однако же я не вижу гранда Гильермо. Неужели его не допустили ко двору? Это будет весьма печально…

На обед князья оставаться не стали. Иначе их дамам пришлось бы отправляться на бал без сопровождения мужчин, что выглядело бы не очень хорошо. К тому же дядюшка хотел еще и переодеться. Гости из далекой Руси подкрепились, после чего дамы затянулись в корсеты, нырнули в рубахи, поверх которых надели жесткие, как рыцарские доспехи, тяжелые платья.

В этот раз до дворца добирались в коляске — как из приличия, так и потому, что в бальных платьях дамы были не самые лучшие ходоки. Солнце уже садилось, но зной все еще висел в воздухе, и потому все они облегченно вздохнули, оказавшись в прохладном полумраке каменного замка. Князь Друцкий не растерялся и в этот раз: пара поворотов, подъем на этаж, уверенная прогулка по гульбищу внутреннего двора — и они попали в просторный зал, освещенный сотнями свечей. Примерно по десятку на каждого из собравшихся гостей.

Исключая князя Сакульского в ферязи и шароварах, все прочие мужчины были одеты примерно одинаково: туфли с бантиком, суконные чулки, пухлые пуфы на бедрах и короткий камзольчик. Различия заключались только в расцветках и степени пухлости оных пуфов: у кого-то они напоминали туго надутые круглые воздушные шары, у кого-то — обвисшие и полупустые чересседельные сумки. В дамских платьях встречалось куда больше разнообразия. Одни женщины носили пухлые жабо, другие — плотно облегающие горло стойки, у кого-то рукава были из толстых тканей с разрезом сбоку, как на московских русских шубах. Через разрезы доньи просовывали руки в легких ярких рукавах, другие дамы предпочитали платья без тяжелых верхних рукавов, но при этом нижние имели немалую пухлость. Иные имели валики на плечах разного размера. Кое-кто предпочитал крой с покатыми переходами. Однако все, все до единого платья, помимо широкой низкой юбки, объединяло еще две черты: глухо закрытый лиф и рукава ниже запястья.

— Ты же говорила, здешние красавицы скрывают ноги, но открывают грудь? — повернулся Зверев к дочери.

— Это придворный этикет, — вместо нее ответил дядюшка. — Филипп, как и его отец, истовые католики, не допускают и малых вольностей. Даже государь Иоанн Васильевич рядом с ними покажется вольнодумцем. Посему, что допустимо в иных местах, при дворе карается со всей строгостью.

— Несчастная королева Елизавета, — сочувствующе добавила Пребрана. — Зело страдает от сих тягот. При французском дворе она была великой модницей, примером для подражания. Здесь же заперта, ровно в панцирь. Чего токмо и смогла добиться, так разрешения на купания по французскому обычаю, прогулки увеселительные на лодках да самоцветы прилюдно показывать.

— Иные дамы хоть на своих балах али в замках вольны лучшей моде следовать, — поддакнула Арина, — она же этикетом связана с утра до ночи, ни единого просвета или роздыха.

— Бедная девочка, — подвела итог Полина.

— Вы бы потише все-таки ее величество жалели, — посоветовал дядюшка.

— Да какая разница? — с детским легкомыслием отмахнулась Арина. — Все едино тут никто речей наших не разумеет.

За такими спорами они ухитрились упустить момент выхода их величеств в зал и спохватились только, когда Филипп и Елизавета начали бал величественной паваной: взявшись за руки, они чуть сходились, расходились, двигались по кругу. Иногда танцоры позволяли себе взмах руки или поворот головы — и ничего более. Полина была совершенно права: подобными танцами до бесчестья или пошлости опуститься невозможно.

Вслед за королевской четой настала очередь сразу нескольких наиболее знатных пар. И тут, увы, князь Сакульский ничего не мог поделать. Несмотря на свой высший среди окружающих титул — танцевать он просто не умел. На третий тур оказались допущены уже все. Ермолай неожиданно оказался в самой гуще выстроившихся пар рядом с какой-то девушкой; Арину, спросив разрешения, увел подтянутый аристократ, в котором князь далеко не сразу узнал недавно представленного ему Альфонса Фарнезе.

— Многообещающая партия, — вполголоса просветил Зверева князь Друцкий. — Не самый знатный, но весьма богат. Близок к трону, король ему благоволит. От родителей ему досталось немало славы, и он весьма умело пользуется этим наследием. А вот из дома Игулада-де-Кераль мы не видим никого вовсе. Похоже, его величество непреклонен и твердо решил подвергнуть их опале. Бунтари не любы никому, даже в виде скоморохов.

— Может статься, они просто не смогли.