Последнее звено

– Что же у вас за еретики такие? – Впервые услышав это слово, я тут же подумал о всяких Коперниках и Галилеях. Спасибо все тому же школьному учебнику.

– О, их когда-то довольно много было, – усмехнулся Буня. – Из-за них ведь и Ученый Сыск завели. Видишь ли, встречаются иногда умные люди, чей ум идет вкось с Учением. Вот и возникают разные трактовки… появляются идейные вожди, к ним прилепляются сторонники. Иногда они расходились с наукой только в какой-то одной мелочи. Ну, к примеру, как вычислять скорость прогиба линии. А иногда посягали на основы. Вот были такие одношарцы. Считали, что нет никакого бесчисленного множества шаров, наш – единственный. И когда умирает человек, душа его воплощается в новорожденного младенца. Так что, по их учению, Равновесие надо считать только по одному шару. Единственному. Глупость, конечно, – что есть другие шары, научно доказано. Да вот взять тех же лазняков. Ходят же туда и обратно…

– Давай возьмем! – обрадовался я. – Расскажи про лазняков.

– А от одношарцев потом отделились одножизцы, – не заметив моего вопроса, продолжал Буня. – Эти мало того что верили в один шар, они еще полагали, что Равновесие действует в пределах одной жизни. То есть еще при жизни все скачки и падения твоей линии взаимно уравниваются. Ты не платишь по прежним счетам, а в новом рождении все начинается как бы с чистого листа. Были… Да многие были, про всех рассказать, ночи не хватит. Но были – и сплыли. Сейчас мало кто остался. Самогрызы – но они безвредные, их не трогают. Последники – да, за этими серьезно охотятся, у них совершенно безумные идеи. Еще богомолы есть, думают, что Равновесий два – одно для людей, а другое для богов. И если какого-нибудь бога очень к себе расположить, он тебя от платы людскому Равновесию избавит. Но видишь, это все. Лужицы вместо моря. А море высохло…

– Всех пересажали? – понимающе спросил я.

– Андрюшка, Ученый Сыск никого не наказывает, – улыбнулся Буня. – Он переубеждает. Долго, старательно, подбирая к каждому ключик… Убедили – выпустили, и живет себе человек дальше. Не убедили – тоже выпустили, и тоже живет… только вот никого уже обратить в свое учение не может. Просто тихий и безвредный обыватель…

– Языки режут?

– Я смотрю, Андрюшка, у тебя внутри многовато зверолюдства, – заметил Буня. – Всегда тебе всякие ужасы представляются. Но знаешь, ты почти прав. В старину действительно резали. И в Элладе, и даже у нас, при князе Путяте. Но вот уже четыреста пятьдесят лет как Ученый Сыск действует иначе.

– И как же?

– Применяют научные достижения. Наука – она же не стоит на месте. И, чтоб ты знал, делится на основную и прикладную. Основная изучает законы Равновесия, прикладная – тайны природы. Этими же тайнами и волхвы занимаются, но у них свои способы… Правда, вот уже лет двести как прикладники с волхвами сотрудничают… А все это я зачем говорю? Просто чтоб ты понимал: человек, который должен замолчать, – замолчит. Я же не ученый, я не знаю, как они этого добиваются. Снадобья, заклинания, разные хитрые устройства… Все это держится в тайне. Но вот вышел такой бедолага из ворот Тайного Сыска – и никогда больше не сможет говорить. И писать не сможет. Язык в порядке, пальцы здоровые – хоть дрова руби, хоть по шелку вышивай… а ни буквы не напишешь… и ни слова не скажешь. Помнишь, мы говорили о страхе? Я тебе еще сказал, что не в Уголовном Приказе настоящий страх бывает…

Я поверил ему. Ну как было не поверить, если я дважды сталкивался с местной магией. Первый – это когда лекарь Олег изготовил мне «лингвистический коктейль». Фиг его знает, как это питье действовало, но ведь результат налицо! Вернее, на языке. Теперь-то я мог оценить себя трезво. Ну какой такой филологический дар?! С моей-то вымученной четверкой по английскому? Да я бы эту словенскую речь минимум полгода учился понимать, а еще полгода – кое-как самому балакать.

А второй – это уже здесь. Это снятие «кольца безвластья», уродского железного браслета. Буня меня избавил от украшения в первую же неделю.

– Ну, попробуем, – сказал он в тот вечер. Снаружи, за закрытыми ставнями, ярилась метель, выла сотней истерических голосов. А тут у нас, в горнице, горели свет-факелы, потрескивали дрова в печке, на длинном столе громоздилась посуда – только что поужинали и еще не мыли.

Было людно – Бунины «ночные» вернулись из своего дневного дозора, а операций под покровом мрака на сегодня не планировалось. Один только Гриня отъехал в дальнюю деревню получать долю с зажиточного смерда, по разрядным книгам записанного малоимущим. «Ну конечно, – улыбался в бороду Буня, – ему сколько ни дай имущества, все будет мало. Так что в каком-то смысле этот Кирюха Большой прав. Ну и мы правы, мы уравниваем вымысел и правду жизни».

Философ он, Буня. Философ.

Остальные были все. Одиннадцать человек, включая рябого Костю, который махнул на все рукой и отправился на боковую. Костя любил поспать.