Последнее танго

Твое объяснение казалось таким простым. Но это было всего лишь объяснение. В жизни все тебе давалось труднее. Тогда я успокоилась и больше ни о чем не спрашивала. Думаю, тебе хотелось мое мнение услышать. А у меня его и не было. Меня твое решение – что скрывать? – порадовало. Не из-за меня разводишься, уже хорошо. Если бы молодость знала…

Мы еще побродили, несли какую-то чушь, было так душевно. Немного испугалась я, когда мы подошли к дому, поднялись на третий этаж и у двери нашей квартиры остановились. Мне хотелось, чтобы ты зашел, и я боялась, что ты зайдешь и останешься. Ты же, хитрец, поцеловал меня, пожелал спокойной ночи и стал спускаться вниз, при этом дурачился, как мальчишка, то поднимался на пару ступенек, а потом скатывался по перилам. В какой-то момент ты опять стал взрослым, представительным, послал мне воздушный поцелуй и ушел.

Наутро ты пришел и опять не один, а с помощником настоятеля храма со Старопортофранковской улицы, отцом Анатолием. До войны храм был закрыт, там был склад хлебокомбината. В период румынской оккупации храм Григория Богослова и святой мученицы Зои открылся. В 1960-е его снова закрыли. Помещение вновь было отдано под склад. А в 1990-е годы церковь вновь освятили и полностью восстановили. Я, крещенная, но обремененная атеистическим образованием, увидев служителя храма, напряглась, Толечке было интересно, а у мамы лицо просветлело, и она так достойно перед гостем голову склонила, крестом себя осенила. Вот она, сила воспитания – у всех разная реакция. Ты, как всегда, был спокоен. Отец Анатолий освятил квартиру, потом долго говорил с мамой о войне, о папе, о нас с братьями.

Я была счастлива с тобой. Мне было все равно, женишься ты на мне или нет – ты был рядом. Не думала я о том, что будет завтра, даже папиного гнева бояться перестала. Мне с тобой было хорошо и спокойно. Мы всей семьей по-прежнему ходили отмечаться в комендатуру, но уже раз в неделю. К нам не врывались с проверками. Я знала, что это благодаря тебе, но ты разговоры на эту тему не поддерживал:

– Могу – делаю, а говорить об этом зачем?

Ты убедил меня, что надо продолжить занятия музыкой, поэтому из харчевни лучше уйти. И я ушла, но просьбу хозяина выполнила – прощальный визит туда мы нанесли вдвоем. Я отработала пропущенные дни. Конечно, отработка та была формальной. Выражаясь словами кучера Евдокима, я пела, а Лещенко с хозяином кафе за столиком сидели и слушали. Конечно, потом пел ты, а я тебе подыгрывала. Наутро местные газеты сообщили, что «Петр Лещенко пел на Привозе, в харчевне, на улице; непонятно, зачем ему нужно это заигрывание». Глупые люди! Тебе хотелось петь в Одессе, все равно где, главное, чтобы перед одесситами.

Больше я в харчевню не ходила, а возобновила занятия музыкой. В консерватории появлялась чаще с тобой, ты меня ждал, потом мы гуляли по Одессе, и ты обещал мне весь мир показать, вот только война закончилась бы скорее.

– Ты думаешь, румыны хотят этой бойни? Нет, нормальный человек хочет успеть сделать много хорошего, но не убивать, не разрушать. Я хочу тебя певицей сделать, ты очень способная. Я хочу Игорю дать образование. Мне еще так много нужно успеть, но жизнь постоянно вставляет палки в колеса.

А еще ты сказал, что мы будем выступать вместе на лучших сценах разных стран, но больше всего тебе хочется покорить Москву. В Одессе прошли еще два твоих концерта в Русском театре с не меньшим триумфом, чем первый. Удивительно, ты не уставал, хотя каждый концерт длился более пяти часов. После концерта я уже не убегала, а терпеливо ждала тебя в гримерной. Мы шли домой, когда встречали кого-то, первое, что ты сообщал, было: «Знакомьтесь, моя невеста Вера Белоусова».

Гулять с тобой по Одессе было наслаждением. На первых порах нас постоянно останавливали какие-то люди, рассказывали о себе, о своих детях, тетях, дядях, мамах и папах. Что интересно, ты не уставал слушать и вопросы задавал. И еще – в зависимости от собеседника менялась твоя речь, интонации. Поразительно, как ты умудрялся с каждым на его языке говорить. И ведь получалось! Для меня это осталось загадкой.

Как-то пришел к нам О-Папа с твоим сыном Игорем. Такой добрый, милый мальчишка, хотя я его немного побаивалась. Да он меня, кажется, тоже. А вот с Толиком он быстро нашел общий язык, они были ровесниками. Дети умчались на улицу. Мама была занята на кухне обедом. Конечно, ты снял все проблемы с продуктами, и мамино кулинарное мастерство проявилось во всей вкусноте. О-Папа развлекал меня анекдотами, ты снисходительно в сторонке наблюдал за ним. На следующий день О-Папа с Игорем уехали в Бухарест.

Жизнь продолжалась. С тобой невозможно было появляться на улице, налетали знакомые и незнакомые со своими просьбами, но чаще просили дать автограф. У тебя в запасе всегда были твои фотографии в большом количестве для раздаривания. Одна, на которой ты во фраке с белым цветком в петлице, другая – ты с гитарой. Я не удержалась:

– Вся Одесса с вашими автографами ходит, а мне, когда вы уедете, ничего на память не останется.