Последнее танго в Бруклине

И, конечно, как и предполагали исследователи, в ожидаемое время у всех зайцев артерии перестали функционировать… у всех, кроме одного.

Никто не понимал, почему этот заяц другой. Как такое могло произойти? Все зайцы подохли, а вот этот нет. Хотя его кормили так же, как и всех остальных. Почему же те подохли, а этот все живет?

Все ученые светила бились над этой удивительной загадкой, и ничего у них не получалось, пока не выяснили, что того живучего зайца полюбила ассистентка лаборатории, занимавшаяся кормлением. Она каждый раз вынимала зайца из клетки и гладила по голове.

Узнав про это, ученые очень удивились, но решили еще раз все проверить. И они повторили опыт, причем всем давали одинаковую еду, только одного зайца при этом любили и гладили, а других нет. И этот заяц опять выжил, как они удостоверились. И он потом еще долго и счастливо жил в лаборатории.

А теперь скажи мне, Бен, тебя кто-нибудь вынет из клетки и погладит по голове в твой день рождения?

Он отложил листки в сторону. По его щекам текли слезы.

Глава XX

В окно вагона, катившего по направлению к Амстердаму, Эллен видела буксир, бодро резавший воды Гудзона, пока поезд не обогнал этот кораблик, исчезнувший за излучиной реки. Она откинулась в кресле, прислушиваясь к ритмичному перестуку колес. Две такие бесконечные параллельные линии, а у горизонта стальные полоски сойдутся. Ребенком она могла часами смотреть на железнодорожное полотно, гадая, почему возникает иллюзия того, что рельсы где-то вдали сходятся, а когда смотреть надоедало, она пыталась пройти по рельсам, удерживая равновесие, словно по гимнастическому бревну.

Как живо помнилось ей усиленное страхом возбуждение при виде поезда, появлявшегося там, на горизонте, и бесшумно накатывавшего все ближе, ближе. В самый последний миг она с визгом соскакивала, скатывалась по насыпи, а поезд грохотал над ней и несся стремительной неразрывной лентой.

В Амстердаме скорые поезда не останавливались. Она едва успевала разглядеть силуэты людей за столиками, покрытыми белыми салфетками: куда это они так несутся? Завидовала, ей бы и самой хотелось очутиться в таком поезде и ехать куда-нибудь, ехать…

В конце концов она и правда поехала – 170 миль на юг, в Нью-Йорк, самый большой город мира. Ей было семнадцать, ее вызвали на собеседование в Колумбийский университет, куда она послала документы. Усевшись в поезд, увозивший ее из родного городка, она поняла, что смотреть на эти экспрессы куда интереснее, чем трястись на перемазанном сиденье вагона.

С тех пор ей часто приходилось пользоваться этими поездами. Даже после смерти матери она считала своим долгом приезжать в Амстердам каждый год, чтобы провести Рождество с дядей Питом и тетей Мари. Вообще говоря, к тете Мари она оставалась равнодушной, хотя ничего против нее не имела: приятная женщина, ласковая такая, – но ведь заботился-то о ней всю жизнь, любил ее, как собственную дочь, дядя Пит, старший брат мамы, и это благодаря ему у Эллен не появлялось чувства, что она одна-одинешенька в мире. У нее был он. А с тех пор, как два года назад не стало и тети Мари, Эллен старалась наведываться к нему почаще.

Только на этот раз окрашена печалью ее поездка домой. Или, во всяком случае, не такая, как всегда, ведь ей предстоит решить, не вернуться ли сюда насовсем. Ей позвонил дядя Пит, взволнованно сообщив, что библиотекарь в местном ветеранском госпитале собралась на пенсию. Учитывая его положение как бывшего мэра и члена совета попечителей госпиталя, а также принимая во внимание ее опыт библиотекаря, место, вне всякого сомнения, будет ей предложено, если только она этого захочет.

А бывает так, чтобы возвращались к собственному прошлому? Она не знала.

Выбор у нее все равно был сопряжен с возвращением к прошлому: не Амстердам, так Рихард. Голди все-таки сумела ее убедить, что она напрасно так круто с ним обходится. В конце-то концов, чего она добивается? Он ведь и правда старался все загладить, чего же больше? И неужели ей мало, что он блестящий врач, что у него прорва денег, а от нее он просто без ума?

И она согласилась-таки с ним пообедать, причем все получилось совсем не так уж плохо. Рихард вовсю старался быть безупречным джентльменом, не пытаясь ускорить события, – пусть она понемногу отойдет, – и намека не сделал на то, чтобы отправиться им к нему на ночь. А она постаралась покончить с этим свиданием как можно скорее, сказала, что у нее побаливает спина, так что ей трудно долгое время сидеть, и так оно, кстати, и было; но вообще ей больше всего хотелось, чтобы он не вообразил, будто опять все у них хорошо.

Она ясно видела, что он страстно хочет, чтобы опять между ними все было по-старому, и добивался он этого, не делая ни одной ошибки. Даже предложил отвезти ее в парк с ее бутербродами, а узнав, что она намерена наведаться в Амстердам, настоял, что подменит Эллен в ближайшее воскресенье с ее подопечными. Она согласилась, удивленная и обрадованная тем, что он, кажется, действительно стал иначе относиться к бездомным.