Последнее танго в Бруклине

На его лице появилась растерянная улыбка, глаза так и впились в нее. Он медленно покачал головой.

– Не верю. Я слишком хорошо тебя знаю.

– У нас ничего не получилось еще и по этой вот причине: тебе кажется, что ты все про меня знаешь, но это не так. А о том, что у меня кто-то есть, я тебе не наврала, и больше скажу, этот человек для меня значит очень, очень много.

– Кто он?

Рихард спросил в упор, почти нагло, но она решила, что должна ответить тоже напрямик.

– Мой квартирант.

У него вырвался смешок, он хмыкнул с нескрываемым презрением.

– Да ты что? Этот дряхлый старец?

– Его зовут Бен.

В глазах Рихарда появился холодок, он убрал с ее плеча руку.

– Ты, видимо, шутишь.

– Нет. Я люблю его.

Слова вырвались у нее непроизвольно. И только тут она поняла, что Бену она их никогда не говорила.

Вертолет летел над самым пляжем, безлюдным и диким, тянувшимся мимо пустых домов, которые на зиму заколотили, оберегая от ветра и снега. Да уж, подыскал Милт местечко для бедняги Дона Арнольдо, тут его сам черт не отыщет. Как это он выразился? «В морозилку его запихнули с глаз долой», – так выходит, это и не шутка даже. Попробуй-ка, погуляй по берегу в такую погоду, в сосульку превратишься.

Сели на песчаной косе, где уже стоял вездеход, способный передвигаться и в дюнах, а по бокам два дюжих парня прикрыли перчатками уши, чтобы не оглохнуть от рева мотора. Телохранители Дона, надо думать, стерегут, чтобы не удрал. Бена привезли в огромный дом викторианской эпохи, где был зал, обставленный на зависть всем, – тут знаменитость и отбывала свое заточение.

В первые занятия Бен все не мог избавиться от чувства, что перед ним просто капризный и несносный мозгляк. Все-то он жаловался – на питание, на трудные упражнения, на жену, которая про него и слышать не хочет. Осыпал проклятиями телохранителей, которые его бы одним движением по стене размазали бы, да руки у них связаны. Вот он и рад над ними поизголяться.

– Вот что, мистер Шлягер, вы давайте вкалывайте, как я вас прошу, а то так и будете брюхо впереди себя таскать.

Дон, передвигавшийся по бегущей дорожке со скоростью, оставлявшей и улитке шанс выиграть забег, не проронил ни слова, продолжая все так же меланхолично переступать с ноги на ногу.

– Вот что, я вас уговаривать не собираюсь. Пока мы занимаемся, команды отдаю я. И либо вы их будете выполнять, либо я отсюда сматываюсь прямо сейчас.

– Ага. Сматывайтесь. К такой-то матери, – Дон явно по горло сыт эспандерами и гантелями.

Не возмущаясь, не жалуясь, Бен придвинулся поближе и носком туфли врезал Дону по заднице.

Тот как куль повалился на пол. Охранники хохотали до слез.

– Вот что, ребята, – обратился к ним Бен, – вы бы вышли покурить. Нам тут надо кое о чем сокровенном перемолвиться.

Когда они скрылись за дверью, Бен сел рядом с тяжело отдувающимся Доном и спросил:

– Слушай, как ты таким говнюком заделался?

Он был готов к тому, что Дон кинется на него с кулаками, разорется, а у того только затрясся подбородок:

– Не заделался. Я всегда им был.

И тут его словно прорвало.

Дон был родом из Луизианы, из бедной семьи, папаша вечно пьяный валялся, на детей ему было начхать. Школа? Какая там к черту школа. Элвиса он с детства обожал. И все мечтал стать хоть чуточку на него похожим, жесты его запоминал, интонации, манеру; короче, в конце концов появился у него стиль под Элвиса Пресли, но не совсем как у Короля, что-то там и свое было, уникальное. А в это время Элвис делал для него самое главное, что мог сделать, копыта откинул, то есть. И про Дона стали говорить: «Принц рока становится новым Королем», – все так и кинулись на его концерты. Он сам не верил, что сделался настоящей звездой.

«Ну и ну, – думал Бен, – от него миллионы с ума сходят, а он вот сидит рядом со мной и соглашается, что он говнюк. Хотя вообще-то он ничего, просто корчит из себя какого-то кумира, решил, что звездам только так и надо себя вести».

– Понимаете меня, мистер Джекобс, правда понимаете?

– Можешь называть меня Бен.

В глазах Дона светилась благодарность.

– Так вот, Бен, эта Доуни была первой девушкой из хорошего общества, которая мне встретилась. И я ушам своим не верил, услышав от нее, что ладно, мол, выйдет она за меня, раз я так хочу.

Бен терпеливо выслушал все эти гимны бывшей жене, а Дон увлекался больше и больше, точно забыл, что совсем ведь недавно выволок ее голую из-под того комика, как там его?

– А сейчас она где? – полюбопытствовал Бен.

– В Палм-Бич уехала. У них там имение, у родителей ее, так на зиму они всегда туда ездят. – А взгляд-то какой жалобный. – Я так хочу, чтобы она ко мне вернулась.

– Это после той истории-то?

– Ага. Я наверное глупый, правда?

– Нет, ты просто любишь ее, а когда любишь, еще и не то можно выкинуть. Голова как будто кружится все время… или, наоборот, самое правильное тебе подсказывает. Не знаю.

– Да, жуткое дело, – кивнул Дон. – Но все равно, пусть она ко мне вернется.

– Ладно, Дон, но чтобы она вернулась, надо себя в норму привести, понял?

– Чего не понять.

– Тогда пошли, бери вон те гантели по десять килограммов, с ними будешь делать приседания.