Последнее путешествие. Повесть

Федор Метлицкий Последнее путешествие. Повесть

«Срок на земле сто лет… Почему природа остановилась на этом

числе, а не на другом, хотя их

бессчетное множество…».

Б. Паскаль

1

Он ощутил тяжесть взлета, заложило уши, все тело сжимается в сиденье, и лишь бедным ногам хорошо – ходить, передвигая ими, было тяжело.

Невидимые пассажиры спрятаны за высокими заборами спинок кресел, и он не знает, что они переживают. Это в основном разношерстный командировочный люд – едут на смежные предприятия, в геологические экспедиции, и просто так, в поисках новых мест, или на родину.

В брюхе самолета зудит. Дима на миг падал в невесомость, словно в яму. Ему казалось, что он постоянно чувствовал хрупкость своего существования. Насколько хрупка жизнь, хрупко все человечество! Но что нас держит? Какая конструкция, какой керосин?

К нему возвращалось идиотское состояние новизны, надежды навсегда. Да, я одинок, теперь уже без жены, что окутывала меня своей тревогой. Но что это за удивительная аура, держащая меня в новом состоянии?

Всю жизнь он прожил в иллюзиях, только они воскрешали его душу. Это как дыхание. Когда выдыхаешь, полностью, то все равно нет сомнения, что снова наберешь полную грудь воздуха.

Но разве не иллюзии бессмертия, полета в колокольные выси судьбы составляют полнокровную жизнь всех людей? Без них оставалось бы только ожидать смерти.

Наши представления обо всей истории – некая аура легенд и мифов вокруг истлевшего. Примерно, как в стихотворении поэта прошлого В. Брюсова:

Великое вблизи неуловимо,

Лишь издали торжественно оно.

Мы все проходим пред великим мимо,

И видим лишь случайное зерно.

Оставшаяся косточка от грязного отшельника, которого назвали святым, упрятана в драгоценную шкатулку и стала сакральной. Особенно поражает, как делают легендами так называемых великих людей, принесших столько бед и потрясений, которые повлияли на столетия. Египетские фараоны, в своем узком кругу кровосмешения, при жизни были обожествлены. Но в то же время археология открыла нам черепки с рисунками, обнажившими такие прекрасные порывы древнего духа, что возникают мысли о бессмертии. Юлий Цезарь был жестоким завоевателем и узурпатором власти, за что и погиб от таких же, как он. Но он вошел в плоть истории, даже в календарь. Наполеон в своей прославленной треуголке волшебно отмыт от его злоупотреблений легендой о величии кумира, потрясшего эпоху.

Это такие же интриганы и отчаянные люди, что и сейчас наполняют наше тревожное время, потерявшее идеалы. И они тоже останутся в веках, что-то прибавят необходимое и поучительное к будущему течению жизни. Забудутся все горести, что они причинили, и тоже станут окрыляющей легендой. Без мифов человечество не может продолжать жизнь.

***

Рядом утонула в кресле молодая женщина, тоже забаррикадировалась внутри себя.

Дима искоса глянул на девушку. В ее широко открытых глазах увидел бесконечную печаль о чем-то невозможном, и весь негатив женской доли. И в нем на миг воскресли молодые надежды, волнующая недосягаемость. Тянулся к ней не он, а его беспокойная мужская природа, остающаяся внутри стареющего тела.

Вспомнил свою немощь с женой, и снова заныло – до сих пор ее ревновал, вспоминая молодой, и воображая, что она могла быть с другим. Тело ее влечет до сих пор. Последнее время у него ничего не получалось. Что теперь с тобой делать? Мы уже не можем наслаждаться друг другом. Ты была женой, любовницей, а теперь кто – друг? Не могу понять твоего статуса. Тебе уже не хочется, чтобы обнимали, а я не могу не обнимать.

– Кто о чем, а вшивый о бане, – ворчала она, отбиваясь.

– Ты для меня всегда прежняя.

– Тебе, Дима, хочется от меня только одного, а я уже старая.

Его все звали просто Димой, несмотря на морщины и седину, словно это кличка, неизвестно почему. Может быть, чувствовали в нем невинного располагающего к себе пацана, с лицом, которое всегда будет моложавым.

Последнее время они жили в этом недоумении. Сидя с ней на кухне, он спрашивал:

– Что же дальше?

У них давно умер ребенок, но они никогда не говорили о нем, каждый хранил трагедию в себе.

Она перестала корить, что он не хочет ничего делать, даже в магазин сходить за продуктами. Стала прислушиваться к нему, ходила в магазины сама, приходя усталая с навьюченными продуктами, не давая ему нести сумки.

Странно, что между старыми и молодыми – стена. Еще недавно он был не прочь броситься в толпу танцующей молодежи в ночном баре, но чувствовал невидимую преграду, – на него, седого, смотрели бы странно, может быть, с отвращением. Хотя есть другие связи между старыми и молодыми, например между родителями и детьми, любимыми бабушками и внуками.