Последнее пророчество

Он двигался, словно дикое животное, в которое, в сущности, уже превратился. Очень давно он существовал обособленно, утратив связь с реальностью. Ощущение реальности происходящего возникало редко, когда он попадал на какой-нибудь островок цивилизации, образовавшийся на краю леса или на побережье. Его пребывания в таких местах было непродолжительным. Он плохо переносил такие контакты. Иногда он пересекал разъезженные улицы деревень – с высоко поднятой головой и сердцем, сжавшимся от страха. Он боялся, что прошлое настигнет его, и этот страх не оставлял его ни на минуту. Он чувствовал прикосновение к плечу карающего копья Церкви, свою принадлежность к которой давно перестал ощущать. Со времени его побега из Ватикана столько воды утекло…

Побывав в Провансе, он направился в Париж, где братья-иезуиты недвусмысленно дали ему понять, что присутствие его в стране нежелательно. Так он оказался в Панама-Сити. Через четыре года деньги закончились, и он отправился в Колон, где в течение нескольких месяцев работал дежурным администратором в отеле «Вашингтон», жил среди проституток и бандитов. На его глазах в городе обосновались «Opus Dei» и «Легион Христа», миссионеры и евангелисты бродили в поисках добычи; те, кто контролировал торговлю в храме, грабили суда, идущие через канал транзитом; спокойно жили наркоторговцы, занимая в городе видное положение. Испытывая отвращение к жизни в этом разоренном городе, он понемногу стал удаляться от оживленных заселенных мест Центральной Америки, идя по следам искателей приключений. Его встреча с индейцами была судьбоносной. Они, как и он сам, любили природу, и ему случалось переплетать имя Божье с именами их богов, молиться у подножия большого дерева, присутствие души в котором он явственно ощущал, растворяться в теле пумы или ягуара…

Он был большим белым охотником. Индейцы называли его Хосе, а еще – «Тот, Кто Говорит с Богиней».

Он остановился, чтобы перевести дух. Что-то было не так. Он насторожился. Не было слышно шелеста птичьих крыльев. Ни кудахтанья, ни рычания, ни криков… Джунгли умолкли. Их внезапно будто накрыла ночь.

– Спаси и помилуй! – вскричал он, ощутив на теле первые капли.

До Явизы оставалось около четырех километров. Ад разверзся. В дерево ударила молния. Потоки воды хлынули с неба, затопляя лес, превращая землю в зеленоватую жижу, загоняя на возвышенности миллионы ядовитых насекомых. Михаэль ускорил шаг, выскочил на дорогу, которой пользовались пеоны, и оказался перед группой людей в полевой форме, предводителем которой была женщина.

Повстанцы ФАРК!

Он тихо выругался. Бог свидетель, эти люди не заслуживали снисхождения. Они похищали людей, держали их взаперти, истязали во имя свободы. Обмена приветствиями не последовало. Ни он, ни повстанцы не показали, что встречались раньше. Женщина смерила его презрительным взглядом. Это была их третья встреча. Михаэль знал, что ничем не рискует. Повстанцы были безоружны. Их оружие осталось по ту сторону границы во исполнение неписаного соглашения между ними и панамским правительством, которое терпимо относилось к их визитам в Явизу для пополнения запасов продовольствия. Соглашение подразумевало, что ФАРК, со своей стороны, не станет экспортировать революцию на территорию Панамы. Ливень лишил их враждебности. Все искали спасения, втянув головы в плечи.

Спасение это – Явиза – располагалось вдоль красноватой дороги, превратившейся в поток грязи. Тысяча шестьсот душ ютились в этом местечке, жилища которого были построены из древесины и оцинкованного железа, но ни одна живая душа не вышла встретить Михаэля и его товарищей по несчастью.

Повстанцы исчезли. Им было куда податься. Михаэль направился к церкви – единственному зданию, способному сопротивляться стихии. Он испытывал настоятельную потребность быть ближе к Богу. Он устремился под прикрытие портика, смешал святую воду с водой неба на своем лбу, груди и плечах, и тотчас же обрел спокойствие невзирая на грохот громовых ударов, сотрясавших здание.

Христос ожидал его, крестообразно раскинув руки. Вспышки временами освещали его изможденное лицо. Благодаря стробоскопическому эффекту он казался живым. Михаэль был этим поражен. Он адресовал ему первую из своих двадцати молитв, перебирая четки с эбеновыми бусинами. Это была единственная вещь, которая связывала его с прошлым.

В нефе он был один. Он стал вслух читать «Отче наш». Буря вторила ему, и он представил, что настал день Страшного суда, Апокалипсис. Пережить это событие было бы наивысшим благом – после Суда Господнего он бы увиделся с родными… Но ничего подобного не произошло. Пришел местный священник, не испытывавший к нему ни капли сочувствия.

– Сегодня Господь далеко, – сказал он Михаэлю.

– Господь в моем сердце. Всегда.

– И дьявол – в крови, питающей это сердце, – иронично подхватил священник, отворачивая от Христа свое темное исхудавшее лицо.