Последнее пророчество

Отец Иероним очень редко покидал здание. Исключение составляли поездки в Рим на пасхальную неделю и на ежегодные собрания папского Института востоковедения. Он был похож на сидящую за столом мумию. Он старел, окруженный сказочными сокровищами. Инесс невольно сравнивала эту комнату с пещерой Али-Бабы, однако это собрание диковинок вот уже полвека не являлось результатом грабежей мирового масштаба. Эти ценные вещи были либо подарены, либо возвращены в собственность Церкви, либо спасены от хищников от археологии. Недавние поступления в основном были получены из Ирака и из стран Ближнего и Среднего Востока. Придет день, и они займут свое место в церквях, часовнях и монастырях. А еще — в мечетях и пагодах, поскольку сокровища, хранимые иезуитами, были не только христианскими. Более половины этого клада составляли мощи. Остальное — картины выдающихся мастеров, предметы культа, редкие издания Библии, Корана, древние глиняные таблички, свитки и манускрипты — христианские, еврейские, исламские и буддийские. Золото, вермель[27] и серебро сверкали в холодном свете осветительных приборов направленного действия. Бриллианты, сапфиры, изумруды, рубины и другие драгоценные камни расцвечивали звездами нагромождение вещей, среди которого жил руководитель ордена Божественного спасения.

— Добрый день, отче, я сделала то, о чем вы просили.

— Да благословит тебя Господь, дочь моя, ты преуспела в выполнении задания, — сказал он, когда она вынула из сумки шкатулку. — Присядь, — добавил иезуит, указывая Инесс на кресло.

Он встал из-за стола, подошел и уселся напротив нее перед маленьким низким столиком, на котором лежали средневековые распятия и три статуэтки индийской богини Кадру. Глаза его ни на секунду не отрывались от шкатулки.

— Я не знаю, правильно ли поступила, выполнив ваш приказ. На душе моей тяжесть греха, отче. И это со мной не в первый раз. Вы должны испытывать то же самое, и, наверное, это так и есть. Мне кажется, у нас с вами много общего. И вы и я совершаем предательство по отношению к Иисусу. Нет, это не совсем правильное слово… Но я не могу подобрать другого, которое бы более верно выразило мои чувства.

Иероним смотрел на нее, затаив дыхание, — восхищенный и расстроенный одновременно. Она слишком умна, слишком красива, слишком независима и слишком чиста помыслами, борясь за добро. И — увы! — она была права. Время от времени он отдавал себе отчет в греховности некоторых своих поступков, но никогда не боялся Божьего гнева. Много лет он глумился над десятью заповедями и вступал в сговор с Дьяволом ради достижения целей, в которых не было ничего христианского. Теперь он слишком стар, он давно пересек черту, за которой заканчивались душевные терзания и укоры совести. Раскаяние настигнет его после смерти. Выражение его морщинистого, исчерченного красными расширенными сосудами лица стало доброжелательным.

— У тебя нет повода для беспокойства, дочь моя. Господь одобряет наши действия. Работая на благо ордена, мы получаем от Всевышнего отпущение всех грехов.

— Позвольте в этом усомниться!

— Не сомневайся! Все твои будущие грехи прощены и отпущены уже сегодня. Наши епископы следят за этим с тех самых пор, как твоя мать прозорливо доверила нам твою судьбу. Если бы не мы, сегодня ты была бы креатурой «Opus Dei». Твой отец превратил бы тебя в проклятое существо, и у тебя были бы основания считать свою душу загубленной… Будь добра, передай мне шкатулку.

В комнате раздался звук кристальной чистоты. Казалось, все окружающие священника и монахиню священные предметы вдруг ожили: сверкнули драгоценные камни, вставленные в распятия, дароносицы и ковчеги, неощутимое дуновение подняло пыль над манускриптами. Но этот феномен был не настолько явственен, чтобы привлечь внимание находящихся в комнате людей.

Инесс прижала шкатулку к груди и вызывающе посмотрела в выпученные, с кровавыми прожилками глаза священника. Но и отец Иероним был не из тех, кто в подобной ситуации опускает взгляд.

— Пожалуйста, отдай, — повторил он тоном, не допускающим возражений.

— Что в ней такого важного для вас? — спросила молодая женщина, кладя шкатулку в протянутые к ней руки.

— Тебе это прекрасно известно. Не делай из меня идиота, сестра Инесс, — иронично откликнулся священник. — Ты ушла с кладбища в 3.45, в 4.03 припарковала свой «остин» на площади Колонель-Фабьен, а в 4.17 вошла в свою квартиру на улице Драгон, где на протяжении пяти часов имела возможность изучить — да чего там стесняться! — и сделать копии с записей в блокноте и на пластинках.

Лицо Инесс побелело, а кулаки сжались так, что хрустнули суставы. Она сгорала от желания ударить предателя прямо в хитрое лицо. И снова послышался хрустальный звон. На этот раз отец Иероним его услышал.

— Твой гнев пробуждает какого-то духа, — сказал он, беря в руки распятие, лишенное каких бы то ни было украшений, и направляя его поочередно на все четыре угла комнаты. — Спаситель хранит нас, — добавил он, перекрестившись.

Инесс креститься не стала.

— Да хоть дьявола! Мне все равно! И давно вы за мной шпионите?