Последнее отступление

— Ну, не дурак ли?! — воскликнула Варвара. — Сына переполошил. Да чего доброго, беду накличешь своей брехней. А мне что баял: выхлопотал Артемше ослобождение.

Захар протяжно зевнул, поскреб пальцем в окладистой бороде.

— Помолчала бы, умница. Завсегда больше всех знаешь.

Сумрачным стало лицо Артема. Убивался, печалился, добрых людей жалобой своей вводил в заблуждение…

— Зачем понадобилось наводить тень на плетень?

Под Захаром беспокойно скрипнула кровать.

— Винюсь, паря. Оно в самом деле… того, не браво получилось-то. Но что поделаешь-то? Прикидывал всяко — нельзя тебе в городе оставаться. Выгоды от твоей службы никакой, а живем мы, сам знаешь, не богато…

— У вас есть нечего? — Артем в упор посмотрел на отца.

— Ну, до этого не дошло… Да ведь и вперед надо заглядывать, сынок.

— А ты что видишь впереди, батя? — угрюмо спросил Артем. — Крепкое хозяйство? Другие тоже этого хотят. Но они хотят, чтобы всем жилось хорошо, чтобы у всех был хлеб. А ты только для себя стараешься…

— Ты что, учить меня приехал? — Захар сердито двинул бровями. — За меня никто стараться не будет. Я вижу больше твоего. Вот-вот начнется такая катавасия, что всем чертям тошно станет.

— Она уже началась, батя. Неповинных людей убивают… А ты куда меня тянешь? В кусты. Запрятаться, отсидеться…

— Замолчи! — Захар соскочил с кровати, поддернул штаны. — Властей будет, может, еще дюжина. Им потеха, а кровь-то наша проливается. Вот тебе мой сказ: никуда больше не поедешь!

— Поеду, батя…

— Я сказал — не поедешь! — закричал Захар. — Молокосос этакий, встрял…

— Стыдно за тебя, батя. Не видел ты, должно, как человеческая кровь стекает на мокрый песок…

Стиснув зубы, Захар шагнул к сыну. Артем не пошевелился, стоял как вкопанный, смотрел на отца не мигая, в его взгляде была печаль и боль, и твердость, и Захар как-то сразу размяк, бессильно опустился на лавку, жалобно протянул:

— Варвара-а-а, скажи ему хоть слово…

Варвара стояла у печки, утирала передником слезы.

— Может, останешься, Артемша? — робко сказала она.

Артем поднялся, взял ее за плечи, притянул к себе.

— Не надо плакать, мама. Не навсегда же я уезжаю.

— Убить могут, сынок.

— Меня не убьют, мама. Ить я у вас один…

Мать всхлипнула. Отец крякнул, лег на кровать, отвернулся к стене.

Больше к этому разговору не возвращались. Захар притих, присмирел. Утром, вздыхая, повел Артема на задний двор, показал купленную лошадь. Сивка стоял у ворот, терся головой о столбик.

— Смотри, чуть не полтора аршина грудь-то. А копыта какие — ровные, прямые, что тебе стаканы. К такому коню да ладные руки…

Глаза Артема заблестели. Конь что надо — красивый, сильный. На таком и работать любо.

— Дай-ка, батя, на речку съезжу.

Он накинул на спину Сивке потник, ухватился рукой за гриву и вмиг очутился верхом. Захар отворил ворота. Сивка, приплясывая, вынес Артема на улицу.

Солнце стояло высоко, день обещал быть теплым. На берегу Сахаринки по желтому песку бегали долгоносые кулики. Голые ребятишки на быстрине ворочали камни, разыскивая мелкую рыбешку. Пониже, у моста, сбились в кучу коровы. Они стояли по колено в воде, понуро свесив головы, и лениво махали хвостами.

У реки Артем соскочил с лошади, снял с себя рубашку, закатал выше колен штаны. Сивка косил на него диковатым глазом, рвал из рук повод. Он провел его на середину реки, вымыл с ног до головы. Мокрая шерсть, приглаженная ладонью, заблестела, стали отчетливо видны крутые бугры хорошо развитых мускулов.

Домой Артем возвращался другой дорогой. У дома Павла Сидоровича придержал Сивку, заглянул через заплот во двор. На двери избы висел замок, телеги Ранжурова во дворе не было.

За частоколом зеленели грядки лука, моркови, огурцов. В дальнем углу огорода у колодца Нина наливала в ведра воду.

Артем окликнул ее.

Девушка опустила бадью, распрямила спину и, прикрыв ладонью глаза, огляделась. Узнав Артема, подбежала к частоколу, подняла загорелое лицо с капельками пота на носу.

— Бог на помощь! — крикнул Артем.

— Своими силами обойдемся, — улыбнулась Нина. — Ты чего же пораньше к нам не пришел? Отец ждал тебя.

— А где он сейчас?

— С Цыремпилом Цыремпиловичем в волость уехал. Как здоровье твоего отца? Цыремпил Цыремпилович говорил, что он серьезно болен.

— Выздоровел, — пробурчал Артем.

— Папа и то говорил, что будь твой отец болен, в селе знали бы. Слушай, научи меня на лошади верхом ездить!

— Это же очень просто. Садись и дуй, куда хочешь.

— Для тебя, может быть, и просто, а для меня — нет. Научишь?

— Какой разговор! Только не сейчас. Дома меня потеряют. Маленько погодя я приеду, ладно?

Волосы у Нины обгорели на солнце, высветлились до цвета спелого овса, сама она немного похудела, но глаза остались все такими же веселыми, живыми, с ласковым теплом в глубине зрачков.

— Ты приезжай поскорее… А я полью грядки, пока не жарко.

Артем пустил лошадь с места галопом. На углу чуть не сбил парня в белой шелковой рубашке с расстегнутым воротником. Вовремя натянул поводья. Сивко резко остановился, выбросив вперед свои крепкие ноги. Артем обеими руками вцепился в гриву, чтобы не упасть.

Парень отпрянул в сторону.