– Через все! Шлемофон-то я успел к рации подключить. Мать! У меня чуть уши не сгорели! Зима пошел проверить, что да как, а там генератор поля включился. Мы теперь вообще к машине подойти не можем.
– Вольно, – смилостивился наконец Гот. И развернулся к «Мурене». Вертолет как вертолет. Стоит себе. Работает ли генератор поля, не поймешь, пока не сунешься.
И майор сунулся. Он подошел к машине, открыл дверь и сел в пилотское кресло.
Гад и Зима переглянулись и подошли ближе.
– Мамой клянусь, работал генератор, – пробормотал Зима.
Гот пожал плечами, подключился к рации, пристегнулся в кресле, запустил двигатели. «Мурена» послушно и едва заметно напряглась, готовая взлетать. Майор почувствовал легкую тревогу, словно его собственное шестое чувство подсказывало: лучше не надо. Не сказать что нехорошее предчувствие, скорее, нечто вроде опасения обидеть.
Дитрих пожал плечами, выглянув из кабины, пальцем поманил Гада:
– Все работает.
Десантник кивнул, обошел машину, потянулся к другой двери…
И генератор поля включился. Сам по себе.
Гот в глубокой задумчивости уставился на индикатор активности поля, Гад, в такой же задумчивости, смотрел на Гота. А вот Зима смотрел на Зверя, который стоял в дверях и наблюдал происходящее в ангаре с любопытством брезгливого энтомолога.
Покачав укоризненно головой, сержант прошел к машине. Генератор поля перестал работать. Зверь перегнулся через Гота и выключил двигатели. Потом прислонился к борту, разглядывая стену ангара. По контрасту с ревом моторов тишина показалась звенящей.
– Майор, ты уверен, что хочешь сам вести «Мурену»? – спокойно поинтересовался Зверь.
– Я же сказал – поведешь ты. – Гот выбрался из кабины. – И, видимо, по дороге тебе придется кое-что объяснить.
– Объясняться лучше на земле.
– Нет, Зверь, с тобой лучше разговаривать в небе.
Гад и Зима стояли соляными столбами, словно и не слышали разговора. Может, и вправду не слышали, точнее, не слушали. Происходящее выходило за рамки их компетенции, а следовательно, ни того, ни другого не касалось. Что все десантники умели делать безукоризненно, так это не забивать себе голову чужими заботами. Начальство есть, пускай оно и думает.
– Как скажешь, – Зверь сел в пилотское кресло, кивнул Готу на соседнее. Дитрих обошел Гада, открыл дверь, поймав себя на том, что ждет от «Мурены» еще какой-нибудь выходки. Однако обошлось.
Гот пристегнулся, и Зверь, затемнив лицевой щиток шлема, рванул машину в воздух прямо в ангаре.
– Кретин! – рявкнул Дитрих, когда «Мурена», взметывая пыль, разбрасывая ветром из-под винтов сложенные по углам упаковочные блоки, страшно ревя двигателями в замкнутом стенами пространстве, пронеслась сквозь дверь, которая показалась вдруг чудовищно узкой.
Зверь промолчал.
Вертолет уже поднимался в небо, и люди смотрели снизу. Все смотрели. Как будто не видели раньше уходящих на разведку машин.
– Тебе, Зверь, никогда не говорили, что ты истерик? – зло поинтересовался Гот.
– Говорили, конечно. – «Мурена» сделала традиционный круг над лагерем, – Но у меня есть масса других достоинств. Куда летим? К «Покровителю»?
– К морю.
– Зачем?
– Затем, что вопросы старшим по званию задают, если только на это дано разрешение.
– Да, сэр.
Вдоль протянувшейся к морю гряды гор летели молча, и лишь когда небо на горизонте слилось с водой, Зверь сказал чуть хмуро:
– Там двоим хватит места взлететь и развернуться. Я не стартовал бы так, будь хоть малейший риск зацепить людей.
– Надо же, какая заботливость, – Гот смотрел на скалы внизу. – Двое суток гауптвахты. Сразу по возвращении.
– Слушаюсь.
– А теперь объясняй, что это за чертовщина? И убери затемнение, я хочу видеть, с кем разговариваю.
Зверь вздохнул. Лицевой щиток его шлема стал прозрачным. Гот взглянул искоса и увидел то, что ожидал увидеть: бесконечное, тоскливое терпение. Готовность пережить все выходки начальства, без всякой надежды на то, что оное начальство осознает собственную некомпетентность.
– Я слушаю, – напомнил он. – Что с твоей машиной?
– Мой недосмотр, – ответил Зверь, – мне и в голову не пришло, что к «Мурене» может кто-то сунуться. М-мать, Гот, у нас три вертолета, и я не помню, чтобы они оказались нужны все одновременно. Хотя, конечно, мог бы подумать.
– О чем? О том, что на «Мурене» может полететь кто-то еще? При чем тут самоактивирующееся силовое поле? Зверь смотрел вперед. Поморщился досадливо:
– Я-то объясню. А ты поймешь?
– Постарайся объяснить так, чтобы я понял.
– Она испугалась.
– Да?
– Да. Ты бы тоже испугался, если б увидел, что тобой хочет управлять кто-то чужой и… опасный. Какой-нибудь паук, отдающий команды тебе, человеку, из своих паучьих соображений.
– Это Гад – паук?
– Для «Мурены».
– А меня она, значит, не боится?
– Она знает, что я тебе верю.
– Как трогательно, черт побери!
– Гот, этого больше не повторится. Обещаю.
– Больше никаких полей, никаких ударов током, и любой боец сможет летать на этой машине?
– Да.
Сказать это более мрачно было невозможно. Дитриха слегка кольнуло что-то похожее на совесть.
– Ты оставлял какую-то защиту?