Последнее небо

– Присматривать за мной будешь? – понимающе закивал Азат. – Ну, давай. За мной глаз да глаз нужен.

– Бить тебя нужно, – убежденно сказал Пендель. – Ты мне по дороге отчитаешься о проделанной работе, понял?

– Понял.

– По машинам.

Первым поднялся легкий вертолет. Сделал круг над вымершим лесом. Дождался, пока грузно оторвется от земли огромный грузовик, и пристроился чуть впереди. Словно дорогу показывал.

– Ветряк за сорок минут поставили! – возбужденно докладывал Пижон, поглядывая вниз. – Орлы! Зверь так и сказал: монстры, говорит! Нет, там, конечно, Кинг. Но ветряк-то не Кинг ставил. Молодцы, да?

– Какой Зверь? – уточнил Айрат, которому все Азатовы восторги были безразличны. – Я про него второй раз слышу.

– Да это Гот!

– Гот?

– Нет. Тихий это. Да, ты понимаешь, мы летим туда, делать нечего, сидим в трюме, ну и треплемся за жизнь. Надо же знакомиться! А на погрузке кто ж познакомиться даст? Ну, Синий и говорит, хорошо, говорит, что мы все некурящие, Тихий, гад, ни секундочки на перекур не давал. А Гот спрашивает, который из вас Тихий? Он, мол, одного только тихого видел, и того вроде Пенделем зовут. И орет он, ты то есть, так, что уши закладывает. Ну, мы все дружно на Азаматку показываем. Вон он, Тихий. Уж такой Тихий… А у Гота челюсть на коленки – бряк. Это Тихий? Да это ж Зверь! И тут Тихого аж вскинуло! Если б не ремни, из кресла бы выпал. Ну, ясное дело, когда имя по хозяину, кто хочешь запрыгает.

– Это собакам так клички выбирают, – недовольно напомнил Айрат.

– Ну. А Зверь кто? Нет, я не хочу сказать, что он собака, но собака-то зверь ведь?

– Животное.

– А не один ли хрен? Главное, махом прижилось. Ну, подумай сам, какой он Тихий? Зверюга же!

– Это да, – признал Пендель, – я на него весь день удивляюсь.

– Зато живы все.

– А Фюрер?

– А что, Фюрер модуль сажал? Или тварей из-под земли выманивал? Или через джунгли нас вел? Ты Весту вспомни!

– У него глаза убийцы, – неожиданно серьезно сказал Айрат. – У этого… Зверя глаза убийцы. У Азамата совсем другие.

– Знаешь, – Пижон задумчиво покусал губу, – это, наверное, все самое худшее, что есть в человеке, в критических ситуациях проявляется.

– Лучшее, – поправил Пендель, – нам сейчас нужно стать зверями, чтобы выжить.

– Чтобы людьми остаться. Да. Ну, пусть будет лучшее. Вот Зверь, когда он Азамат, он свою натуру держит в каких-то рамках…

– Всю жизнь?

– А у него жизнь такая, что рамки эти не давят. А здесь проявилось.

– Почему же в нас не проявилось?

– Проявится, дай срок. Мы тут еще такого начудим – до старости удивляться хватит.

На этом разговор иссяк. Появилось о чем подумать. О том, например, что насчет старости Пижон явно загнул. С планеты не выбраться самостоятельно, а надежда на то, что их отыщут, слишком призрачна. Может быть, Зверь знает о том, что это за планета, чуть больше всех остальных? А может быть, у него открылся вдруг дар предвидения? В стрессовых ситуациях некоторые люди обнаруживают самые неожиданные способности.

Некоторые.

«Озвереть» и вправду стоило бы всем. И остаться при этом людьми. И выжить. Только зачем выживать? Чтобы до конца своих дней торчать на чужой планете посреди враждебных джунглей? Не факт, конечно, что джунгли занимают всю поверхность. Здесь должны быть и другие климатические зоны. Это можно выяснить, как следует покопавшись в блоках памяти посадочного модуля. Наверное, когда установку лагеря закончат, Кингэтим и займется.

На плато, впрочем, ничего. Уютно. Никакое это не плато, конечно, но пусть уж. Похоже, так теперь лагерь и будет называться.

Удивительная это штука – названия, прозвища, имена… Нет, имена далеко не всегда бывают правильными, а вот прилипшая кличка или устоявшееся название – это что-то за гранью разумного осмысления.

А может быть, получится вернуться домой? С теми записями, которые уже есть, и с теми, что еще накопятся, журналист Азат Хайруллин произведет фурор. Сенсация! Да какая красивая. Чистая, благородная, героическая. Без всякой там расчлененки… Хотя, если ко времени возвращения о «русском ковене» еще не забудут, передачи об армейских буднях и героизме не произведут должного впечатления. Впору надеяться на то, что возвращение домой произойдет не скоро. Ну, не очень скоро. Чтобы события не накладывались друг на друга. Конкурировать с чернухой очень трудно, а уж если чернуха касается власть имущих, о конкуренции и вовсе можно забыть.

Да. И еще где-то на Земле живет себе и здравствует орденский экзекутор. Человек, который с легким сердцем проделывал с людьми такое… Это ужасно, это ужаснее всего на свете, наверное, оказаться на алтаре, беспомощным, в руках сумасшедшего садиста. Инструменты блестящие… бр-р-р. Говорят, жертвы не умирали, пока им не вырывали сердце. Он не такой уж и сумасшедший, этот садист. Вернее, он очень искусный сумасшедший. Из него, наверное, получился бы великий хирург.