Последнее небо

Отто Ландау во главе десятка бойцов поливал огнем тварей, наседавших на арьергард. Он расчистил дорогу, прошел по горящим трупам, добрался до Лонга. Вдвоем, немец и еврей, они расстреливали врага, давая раненым время убраться подальше.

А куда?

В поселок, куда больше-то?!

И тут неожиданно ожил Тихий. Все время, пока Лонг вырывался из окружения, он стоял, словно оцепенев. И вдруг зашевелился. Перехватил пробегавшего мимо Фюрера, что-то сказал ему. Не по связи. Так. Прямо в лицо.

Азат не видел лица Азамата, зато он видел, какие глаза стали у Отто. Бешеные. А потом… пустые такие. Невыразительные.

– Стоять! – крикнул Фюрер. – Прекратить отступление.

Как бежали, так и попадали. Привыкли слушаться. За несколько минут боя привыкли. Приказы рядового выполняются беспрекословно даже двумя лейтенантами. И стало понятно, почему отступать нельзя. Со стороны поселка «интересно, оттуда уже эвакуировали население?» катилась тускло мерцающая волна.

«Ну, попали», – обреченно констатировал Азат. Оставалось надеяться, что камера все-таки уцелеет. Если только электроразряды не повредят столь тонкому прибору.

«ты и в самом деле в это веришь?»

– Огонь!

А толку-то? Всех не перебить Ну почему, почему поселки колонистов нельзя заливать напалмом?!

Словно ища поддержки, Азат оглянулся на Айрата. Тот сверкнул глазами из-под каски:

– Отобьемся.

Азат кивнул. Хороший кадр. Бросил взгляд на Тихого. Тот стрелял не целясь, не особо, кажется, заботясь о том, чтобы попадать. Бледный был, как… как плесень на хлебе. Белый такой, с зеленью.

Боится?

Надо полагать. Тут кто хочешь испугается. Хотя Айрат ничего, держится. А Фюрер?

А Фюрер наседал на Кинга, колдовавшего со своей рацией. Понятно, пытаются сквозь помехи пробиться, помощь вызвать. Дохляк. Такой дохляк, что даже не танцует.

Азат вновь обернулся к Тихому. Как он? Тихого беречь надо, он – гений, человечество не простит, ежели что случится. А случиться с безответным Азаматкой может все, что…

У безответного Тихого взгляд был совершенно сумасшедший. В дырах зрачков плескалась огненная лава – вот-вот хлынет через край.

Тихий улыбался. Себе.

– Есть! – торжествующе заорал Кинг. – Связь!

И забубнил что-то, адресуясь уже радисту в центральном штабе обороны. Фюрер, сверкнув зубами в счастливом оскале, хлопнул огромного негра по спине…

Азат порадовался количеству отличных кадров.

– Отто! – крикнул Лонг, прекратив стрельбу. – Они… смотри!

«Они» – голообезьяны. И ясно стало, на что нужно смотреть. «Они» уходили. Нет, не уходили – отступали. Передние ряды сдали назад, а следующие набегали на них, забирались на головы, скатывались вниз и, словно обжегшись о вспаханную выстрелами землю, спешили спрятаться в толпе. «Они» останавливались. Остановились. Сели широким кругом, как будто не могли переступить им одним известную границу. Видимыми стали. Большеглазые и большеухие, пушистые. Белая-белая, слабо искрящаяся шерсть походила на длинный пух.

И выстрелы смолкли.

– Огонь! – скомандовал Фюрер после паузы. Тихий начал стрелять первым.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ

Впечатления раннего детства накладывают отпечаток на всю последующую жизнь. По крайней мере, так принято думать. Собственно, это соответствует действительности, если в психику человека не вносятся коррективы.

Олег и в этом смысле очень интересный экземпляр. Его детство до шести лет прошло в условиях по-своему экстремальных – цирковая семья, что вы хотите? Постоянные разъезды, специфический коллектив, да и отношения в этом коллективе… оставляют желать лучшего. Дети видят и запоминают больше, чем взрослые, а вот трактуют увиденное по-своему.

Но речь не о том, какую роль в развитии и воспитании моего мальчика сыграл цирк или как сказалась на нем известность родителей. Сейчас мне хотелось бы осветить взаимоотношения Олега с животными. Да, так и вынести в заголовок: «Зверь и звери».

Какие могут быть отношения? Ну, знаете… самые разные. Кто-то, например, собак не любит. А кто-то мышей боится. Разумеется, будучи сыном одного из величайших дрессировщиков нашего времени, Олег научился не бояться вообще никого – от банальной домашней кошки до какого-нибудь экзотического утконоса. Хотя, да, собак он не любит. Я бы сказал, он ими брезгует. Нет-нет, его никогда не кусали. Ни одно животное никогда не тронет моего мальчика. Вы удивлены? Я тоже был удивлен, когда понял. К тому моменту я еще не разучился удивляться, доказательства невозможного еще не хлынули потоком, в котором я, надо сказать, довольно быстро захлебнулся и в конце концов уже просто начал принимать как должное все, что происходило. Опять отвлекаюсь. М-да. Дело в том, что Олег – и, думаю, в подобном же свойстве крылся секрет успеха его отца – Олег может приказывать животным. Да-да. Приказывать. Это вовсе не выглядит как команда, которую отдают, скажем, дрессированной собаке. Все происходит молча, и если животное не боится или не настроено враждебно, то очень легко. Я бы сказал, по обоюдному согласию.