Последнее небо

Мысль была хорошая, и, несомненно, в самое ближайшее время ее следовало реализовать. Но… чуть позже. Еще чуть-чуть. С пауком не все было понятно. Весину уже до физической боли не хватало Зверя. Черт с ним, не хочет работать – не надо, хочет остаться свободным – его право, но пусть объяснит, пусть объяснит, скотина, что думают пауки, кошки, стены домов? Есть ли что-то больше видимого неба9 И какое оно, настоящее одиночество?

Может быть, все дело в отношении к себе? Сознавать свою ненормальность очень больно, еще больнее жить с уверенностью в том, что ты настоящий, ты, такой, какой есть, должен быть уничтожен. Что любой человек, узнавший о тебе правду, обязан убить. И ничего, кроме страха и отвращения, не прочитаешь ты в чужом взгляде, если снимешь маску.

Не над людьми, но вне людей. Ты – другой.

«Я – другой», – сказал себе Весин. Попробовал слова на вкус.

Несколькими неделями раньше он не смог бы разглядеть в них смысла, но сейчас, когда мохнатый паук щекотал лапами тыльную сторону ладони, а удавчик уютно свернулся на коленях… сейчас в этой короткой фразе что-то зацепило

Другой.

Николай Степанович взглянул на часы. Вспомнил о том, что завтра вновь надо быть на службе. О том, что он нужен людям, множеству людей… Что за жизнь такая проклятущая?!

– Коля, где будем ужинать, в столовой или я на кухне соберу?! – донесся сквозь неплотно прикрытую дверь голос жены.

«В отпуск! – с потрясающей отчетливостью осознал министр. – Мне просто нужно в отпуск». И решил, что уже завтра на службе его не увидят.

Гот бродил вокруг двигателя, рассеянно оглядывая его. То поднимал голову, стараясь заглянуть на самый верх. То всматривался в землю. Словно мог по деформации почвы определить, насколько пострадал механизм.

Бессмысленное было занятие. Пока. А вот когда в лагере закончат со строительством, можно будет притащить сюда компанию техников, пускай разберут эту громаду по винтику. В конце концов есть ведь общеизвестные принципы, отталкиваясь от которых, с наглядным пособием перед глазами, можно разобраться в деталях и понять, работает двигатель или нет, а если не работает, то насколько это непоправимо.

Мечты.

По черной земле скользнула черная тень. Гот метнулся в сторону, укрываясь за корпусом двигателя, отработанным движением сбросил винтовку с плеча в руки. Здесь оружие на предохранитель не ставили.

Не выглядывал. Ждал. Летающие твари на земле медлительны. Если не подставляться самому, ящер скоро улетит. А сунется – получит в морду заряд плазмы. Вечером можно будет сделать нормальный ужин.

– Гот? – осведомился с другой стороны прогалины Зверь.

– Ну? – с подозрением откликнулся майор.

– Не стреляй.

– В кого?

– В меня.

– Покажись.

– Пошла наука впрок, – сварливо буркнул Зверь. – Я покажусь, а ты пальнешь с перепугу.

– А ты издалека покажись. Метров с тридцати.

– Ладно.

Показался. Зашел против солнышка, как в бою. Темный силуэт и волосы сияющим нимбом. Руки демонстративно подняты. Винтовка висит на плече. Если надо, успеет, конечно, рвануть и выстрелить. Реакция у него не хуже, чем у профессионального пилота. Но ему не надо.

– Вижу вас хорошо, – язвительно прокомментировал Гот. – Ты здесь зачем?

– А ты?

– Я первый спросил.

– Ну и что?

– Я командир. Доложите обстановку, сержант.

– Не дает мне покоя эта штука, – признался Зверь, кивая на блестящий корпус двигателя. – Он ведь на ходу, вполне себе в рабочем состоянии. Только вот куда его приспособить, ума не приложу.

– Почему ты думаешь, что он работает?

– Так он же… – Зверь запнулся. – Знаю, и все.

– Сержант!

– Слушай, майор, не домогайся! Тебе-то что здесь нужно?

– Да ничего уже. – Гот пожал плечами. – Я как раз хотел выяснить, работает эта штука или нет.

– А-а.

Они отвернулись друг от друга и от двигателя. Смотрели по сторонам, любовались безжизненной землей, запекшейся от жара коркой, на которой лет сто теперь не будет расти ничего зеленого и хищного.

И обернулись одновременно. Встретились взглядами.

– На Землю хочется, – как бы между прочим произнес Зверь.

– Очень хочется, – в тон ему ответил Гот.

– Ты с ума сошел, майор.

– А ты нормальный, сержант?

– Нет.

-Ну и не трынди.

Опять замолчали. Гот переключил винтовку с лучевого режима на импульсный. Подумал. Сдвинул переключатель обратно.

И говорить начали вместе:

– Наверх надо…

Озадаченная пауза. Первым рассмеялся Зверь:

– Майор, если мы вернемся, нас упекут в дурдом. У военных свои дурки или вместе со шпаками лечат?

– Не знаю. Отобьемся.

– Думаешь?

– Вдвоем-то?

Зверь помрачнел как-то сразу. Поднял голову, разглядывая уходящую вверх блестящую громаду. Уже совершенно серьезно сказал:

– Глянем, что там. Ты прикидывал, как присобачить туда болид?

– Присобачить?

– Приделать.

– Не всерьез.

– Вот и я не всерьез. Аида слетаем.

Они разошлись каждый в свою машину. «Мурена» взлетела первой, приглашающе качнулась с борта на борт, сдвинулась в сторону, открывая дорогу. Гот поднялся в воздух, по примеру Зверя включив глушители. Два вертолета бесшумными тенями скользнули к двигателю, зависли над покатой вершиной – две стрекозы над громадным леденцом.

– Устанем варить, – голосом сержанта сообщила рация.