Первые мгновения просто лежал, распластавшись на дрянном паласе, смотря в затянутый паутиной потолок коморки, что двадцать лет служила ему кабинетом. Из-за шторины на окне пробивалась блеклая серость. Пахло затхлостью, приторными миазмами, свечным воском и кровью.
Тело ныло, словно переломанное в сотне мест, словно все кости в нём были выдернуты и заменены битым стеклом. Сколько ни бегай от смерти, а вечно убегать не получится. Его это пугало. Даже сейчас, в первый день обновления. Поэтому он всегда и тянул до последнего.
Со стоном повернулся на бок. Правую руку тут же пронзила боль. Проклятый недоносок отпихнул его. Он упал - старая кость треснула, как сухая ветка - и едва не расплескал чашу. Это стало бы крахом. Он должен был выпить её, пока в мальчишке ещё теплилась жизнь. Выпить до дна.
Нет, нельзя впредь так затягивать.
Но ничего, кости заживут. Теперь у него всё заживёт.
Он перевернулся на другой бок и увидел чашу. В засохших разводах. И разбитую - уже просто горсть черепков. Когда он упал без чувств, упала и она. Жаль, памятная была вещица.
Надо подниматься. Потихонечку полегонечку. Следовало прибраться. И вырыть в погребе яму... Искать парня никто не станет - уже пять лет, как родители его мертвы, а с прочей роднёй он не общался; здесь же его видели лишь посыльные служки, которым нет дела до чужого человека. Но осторожность лишней не бывает. Только она и позволяла ему все эти годы хранить свой секрет от загребущих лап, что с радостью бы в него вцепились.
А когда закончит с уборкой, из говяжьего языка и яиц он приготовит себе праздничный ужин...
Всё же, какой упёртый попался дурачок. Без особых задатков, но упёртый. Хотел прыгнуть выше головы. Такие всегда сами находили его, слетались как мухи на мёд, надеясь поживиться сладеньким... Он утробно хмыкнул. Живот сразу свело. Блевать ему ещё дня два. Мелочи. Хуже, что опять придётся срываться с места. Выискивать жильё поскромнее да понезаметнее. Этого он не любил больше всего прочего.
Ох, как же крутит. Нет, вставать ещё рано.
Он с бесконечным наслаждением вытянулся во весь рост. На лицо упала прядь волос. Уже не столь седых, сколь серых. И вихрящихся. Несмотря на боль, он затрясся всем телом. Просто не мог удержаться...
На полу пропахшей алхимическими испарениями комнатушки лежали двое. Один с неестественно вывернутой шеей, весь в крови. Рубаха и палас под ним пропитались ею насквозь. У другого кровь свернулась на подбородке тёмной бородой. Из его раскрытого рта, где зубы покрывала вязкая плёнка, а на языке застыл привкус меди, исходили судорожные хрипения. Словно каркал старый ворон. Человек хохотал.
Конец
1